Карташкин А.С. «Цветы сквозь асфальт»
От редактора сайта. В нарушение своих принципов выкладываю материал без надлежащего оформления. Позднее в тексте будут дополнительно размещены фотографии и видеоролики выступлений.
Спро́сите, к чему такая спешка? Дело в том, что послезавтра в ходе Конгресса РАИ состоится так называемый круглый стол, за которым будет обсуждаться тема иллюзионной режиссуры. Предлагаемая вашему вниманию статья обязательна для прочтения всем желающим принять участие в дискуссии.
Впрочем, это и не статья вовсе. Это настоящий гимн творчеству Сергея Андреевича Каштеляна в исполнении большого поклонника его режиссерского таланта Анатолия Сергеевича Карташкина.
Анатолий КАРТАШКИН
Цветы сквозь асфальт
Творчество — с Небом роман,
Вспомним, как ярко светилось
Имя — Сергей Каштелян.
Многие фокусники мыслят как развлек-арбайтеры.
Недавно с одним из них я беседовал в «Макдональдсе», что рядом с метро «Тверская». Он собирался отбыть на зарубежные гастроли, и я рассказывал ему о Сергее Каштеляне. За огромным окном падал снег, а по бульвару шли редкие прохожие. Он долго и внимательно слушал, а потом спросил:
— Чтобы создать запоминающийся сценический характер, мне с какой ноги правильнее выходить из кулисы — с правой или с левой?
Однако, столь заостренное непонимание — только полбеды. Подлинная проблема в том, что большинство иллюзионных режиссеров оперирует исключительно порхающими и бесплотными культур-лозунгами.
— Если у подъезда стоит черная «Волга», значит, Каштелян — в училище.
Эту фразу-код знал каждый, кто в 1970-е или 1980-е годы бывал в Государственном училище циркового и эстрадного искусства (ГУЦЭИ) им. М.Н. Румянцева (Карандаша).
Сергей Андреевич являлся человеком востребованным. Всем было известно, что он делает «лауреатские» номера. И попасть к нему в ученики стремились многие.
 |
| Сергей Андреевич Каштелян |
Общий настрой приходящих был таков:
— Вот — я. Репетирую много, до потемнения в глазах. Но никак не впишусь в систему. Насчет иллюзии знаю все, но не понимаю тонкостей относительно себя как исполнителя. Какой номер мне подходит лучше всего? Какие трюки годятся именно для меня? И вообще — кто я в творческом отношении? На что способен? Знаю, что могу многое, что сил невпроворот, хватит на двоих — только куда их направить? Мои возможности, как недавно выяснилось, мне самому неизвестны — это странно, но это факт. Разверните их в номер. Готов быть вашим учеником.
Каштелян, обладавший буквально звериным чутьем, обычно спрашивал:
— А что вы умеете?
Кандидат в ученики послушно кивал, и глазам Сергея Андреевича представлялось зрелище, состоящее из затертых, устаревших, донельзя заезженных трюков, известных, как говорится, еще со времен царя Гороха.
Сергей Андреевич внимательно смотрел, а потом произносил свою коронную фразу:
— Хорошо, я понял. Чем будем удивлять?
Это значило, что поистине первозданная, незамутненная интуиция Каштеляна подсказала ему — перспектива есть. Номер может получиться.
Расшифрую. Каштелян уловил в исполнителе искру индивидуальности. Не личности, нет. Личность, она глубже и сложнее индивидуальности. Зато индивидуальность визуальнее личности.
Вопрос, заданный Сергеем Андреевичем, и в самом деле расценивался им как центральный. Только в его тени скрывалась тонкая и умная психологическая хитрость. Каштелян вовсе не ждал от кандидата развернутого ответа. Однако, ему требовалась подсказка. Он прекрасно понимал, что необходимый и единственно-правильный ответ придется искать ему самому. А вот направить (только направить) его мысль, сообщить кое-что о своих возможностях мог лишь сам артист.
Помню, однажды мы сидели с Каштеляном в столовой ГУЦЭИ, которая до сих пор располагается на том же первом этаже училища, и допивая чай с бутербродами, обсуждали программу обучения будущих иллюзионистов, а затем неожиданно перескочили на парадоксальность афоризмов польского острослова Станислава Ежи Леца. Я привел один из них:
— Существуют книги, которые будят мыслей больше, чем сами их содержат.
Каштелян на секунду задумался, а потом резко вскинул голову:
— Знаете, Толя, я очень хорошо отношусь к таким книгам — как ни удивительно. Потому что они — будят! — много!! — мыслей!!!
Думаю, ключ к творчеству Сергея Андреевича, разгадку «тайны Каштеляна» следует искать именно в этих его словах.
Быть режиссером означает вести головоломно-казуистическое существование. Но есть люди, которым это нравится.
За спиной Каштеляна уже была огромная практика сценических выступлений в оригинальном жанре. Была работа в мюзик-холле, было руководство джаз-оркестром, когда он пришел в ВГКО (Всероссийское гастрольно-концертное объединение), позднее перетекшее в Мосэстраду, а затем преобразовавшееся в Москонцерт. В те послевоенные годы в этой организации числилось несколько десятков фокусников «прежнего образца». Джиго, Ил и Люзия, МурКис, 2-Волшеб-2, Чудини, Скава, Кус-Фо-Кус, Маг-Завмаг и другие — сегодня их номера помнят разве что упертые в иллюзионизм исследователи-аксакалы.
 |
|
Владимир Михайлов. Этюд «Фокусник» Постановка Сергея Каштеляна |
А Каштелян привел с собой гурьбу «молодняка», и пожилые артисты ворчали: «Вот набрал длинноволосиков; сейчас все разрушат».
Конечно, происходили столкновения точек зрения на принципы иллюзионных демонстраций — Каштелян отстаивал сюжетность, связность и осмысленность выступлений, а старички упорно, до хрипоты указывали на незыблемость классики. Позже Сергей Андреевич говорил о «дремучести» фокусного мировоззрения «закаленных ветеранов волшебства», называя их консерватизм «асфальтом», сквозь который трудно пробиться к солнцу — ведь каждый из опытных мэтров считал необходимым донести до сознания «новоявленного фантазера» свою личную точку зрения, и тому приходилось объяснять, убеждать, аргументировать — и выдерживать длительные «атаки» возбужденных «ретроградов». Но лучшим доказательством правоты мог стать вовсе не убедительный и неоспоримый теоретический довод, а единственно предъявленный номер. И не любой, а — классный.
Классность — понятие многоплановое. Но в первую очередь, она подразумевает мастерство. Карты не должны падать из рук чародея, шарикам не следует выскальзывать из ладоней, монеты не могут промахиваться мимо ведерка, и т.п. А высокое качество демонстрации, как известно, рождается в упорных репетициях. И Каштелян понимал это прекрасно — лучше многих.
— Вы стройный, гибкий, высокий, — говорил Сергей Андреевич миму-жонглеру-фокуснику Владимиру Михайлову. — Монеты или шарики мелковаты для вас. Зрителю всегда удобнее смотреть на соразмерные объекты. Вот что — возьмите 2-метровую тонкую стойку, установите ее на лоб и научитесь держать баланс.
— Хорошо, — ответил Владимир. — А когда прийти показать?
— Когда будете готовы, — улыбнулся Каштелян.
Владимир появился через месяц.
— Долго ловите равновесие, — прокомментировал Сергей Андреевич. — Делайте все профессионально. Короткое движение головой — и готово. И замерли.
Через месяц состоялась новая встреча.
— Вот теперь хорошо, — одобрил режиссер. — Сделайте следующий шаг. Отработайте баланс стойки на лбу, садясь на пол и вставая с него.
Это уже потребовало от Владимира значительно большего времени. Но Михайлов справился. Он стал чувствовать малейшие колебания стойки, даже предугадывал их зарождение. И тотчас же ликвидировал отклонения, следуя совету Каштеляна. Вскоре процесс стал ему очень нравиться, и потому, шагая в ГУЦЭИ на встречу с Сергеем Андреевичем, он пребывал в приятном расположении духа. Он полагал, что самое трудное — уже позади. Но он ошибался.
— Сделайте то же самое, — сказал Сергей Андреевич, — но со стойкой вдвое короче.
— Зачем? — изумился Владимир.
— Необходим запас прочности, — пояснил Каштелян. — А к номеру уже можно приступать. Я его придумал для вас. Предполагаемое название — «Фокусник».
Да, каштеляновские репетиции изматывали артистов. Зато на сцене во время концерта срывы и падения предметов случались крайне редко — школа мастерства базировалась на крепком репетиционном фундаменте.
Поэтому — не только Каштелян пробивался сквозь «асфальт» непонимания, ревности и неодобрения коллег. То же относилось и к его ученикам. Просто их «асфальт» имел иную природу — они преодолевали самих себя, опрокидывали собственное неумение, раскачивали инертность физического тела. Выходили на максимум возможностей, дотошно отрабатывали движения, шлифовали пластику репетируя часами.
Вспоминаю фразу, которую часто произносил Сергей Андреевич:
— Если вы хотя бы один раз сделали сложный прием, продолжайте репетировать. — Потом он будет получаться все время...
В эстрадном мире говорили так:
— Да, Каштелян «создал» Амарантова — это правда. Но в той же степени и Амарантов «вывел на сцену» Каштеляна.
Мим-жонглер Борис Амарантов поступал в ГУЦЭИ шесть раз. От зоркой приемной комиссии не могли укрыться его сутулость, слегка искривленные пальцы, определенная невзрачность облика, и его регулярно «забраковывали». Но в шестой раз членом приемной комиссии оказался Леонид Енгибаров. Он-то и заступился за упорного молодого человека.
И в учебе Амарантову не слишком везло. Педагоги жаловались — он плохо усваивал учебный материал, особенно абстрактные истины. Постепенно назрел вопрос о его отчислении.
Собрался педагогический совет, и тяжелое для Бориса решение вот-вот должно было состояться. Но тут с места поднялся Каштелян:
— Я возьму его к себе.
Коллеги пожали плечами — намаетесь вы с ним. Берите, если хотите.
Никто из них даже в кошмарном бреду не мог предположить, что через несколько лет Бориса Амарантова ждет громовой успех — он станет лауреатом VIII Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Хельсинки. А потом отправится в заграничное турне, и снова его будет сопровождать оглушительная слава.
Так засияли две звезды — исполнителя Бориса Амарантова и режиссера Сергея Каштеляна. Цветы пробились сквозь асфальт.
Искусствоведы, естественно, попытались тотчас же разобраться в причинах такого ошеломительного старта Бориса. И сразу наткнулись на парадоксы.
Отечественные жонглеры выбрасывали по 8-9 мячей — труднейшая, самоистязующая работа. А в ответ получали только вежливые аплодисменты. Амарантов кидал всего три мячика — и ему доставались шквальные овации.
В жизни Борис был человеком сосредоточенным, самоуглубленным. Но на сцене он преображался, излучая живую солнечную радость. Кинофильм «Попутного ветра, „Синяя птица“!» не передает и четвертой части его прожекторного обаяния. Артисты гадали — это бенгальское сияние пришло от самого Амарантова или было подсказано Каштеляном?
Или взять задорную мелодию «Ке-ля-ля!» , которая долго звучала в душах зрителей после того, как Борис давно уже скрылся за кулисами — кто ее обнаружил? Был ли тут выбор исполнителя или состоялось прозрение режиссера?
и другие этюды в постановке Сергея Каштеляна
А поза веселого странствующего жонглера — зонтик на вытянутой вверх руке, чемоданчик в кисти, сильно отведенной от туловища? Неужели такое придумал Амарантов? Да нет же, тут необходим внешний взгляд чуткого и проницательного профессионала. То есть — Сергея Каштеляна.
И опытные эксперты поняли — в оригинальном жанре появился гений эстрадной режиссуры. А вскоре это стало непреложным и необсуждаемым фактом.
Со структурной точки зрения Каштелян ничего нового в построение эстрадного номера не внес. Все те же завязка, развитие, кульминация, финал — давно известные компоненты.
Технология Каштеляна заключалась совсем в другом. В его художественном мышлении особого рода — метафорическом. Когда происходил перенос смыслов. Когда иррациональность сопровождающей мелодии проникала в ткань трюковой композиции, обволакивала ее, околдовывала, ворожила, сообщая зрителям о неких надмирных пространствах. И публика, внимавшая визуально-звуковому воздействию, распространяющемуся от сцены, чувствовала, как в глубинах души пробуждаются новые смыслы, открываются ранее молчавшие пласты. И в сознании ощущалась мысль о восхождении в другие измерения, о воспарении над обыденностью, а иногда — и о ее отрицании.
Каштелян умел увлечь. Его неимоверно чуткая интуиция позволяла ему выдерживать почти не ощущавшиеся паузы, а затем двумя-тремя взрывными фразами захватывать командные высоты диалога, нередко выворачивая ситуацию наизнанку — это пленяло собеседников столь же неотразимо, как и первые секунды его номеров. Которые (номера) начинались не с темпового выбегания артистов на сцену с радостным взвизгиванием, а — с музыки.
Звучит вступление — протяжная мелодия. Пустая сцена погружена в полутьму, и ничто не отвлекает зрителей. Даже артисты. Их нет на сцене. Работает исключительно звук — фонограмма. Свет почти потушен.
Значение тщательно подобранной фонограммы — колоссально. Музыкальные течения разливаются, клубясь, над головами публики, гипнотизируют ее, заставляют проникнуться своими ритмами.
Достаточно включить мелодию Давида Тухманова «Как прекрасен этот мир!» и внимательно прослушать ее аккорды в течение секунд, скажем, 30 или 40. И окажется уже невозможным отделаться от впечатления, будто еще темное предрассветное небо начинает куда-то хаотически и неотвратимо сдвигаться. Его мощные пласты, покачиваясь, разворачиваются, предчувствуют появление первых лучей. Но заря пока скрыта, и мир еще не проснулся.
Исполняет ВИА «Веселые ребята», 1973
Если на мгновение «стать Каштеляном» и попытаться предугадать дальнейший ход номера, то идея родится сама собой — исполнителям следует появляться в центрах вспыхнувших световых дисков. Одновременно, с обеих концов сцены. И приступать к показу фокусов. Идея, совершенно неприемлемая для Каштеляна.
Он строит завязку номера иначе.
Исполнитель, Султангали Шукуров, быстрыми шагами выходит на середину едва освещенной сцены и протягивает руку вперед. В пальцах возникает светящийся шар.
Решение — гениальное. Потому что аудитория видит этот огонек, неожиданно появившийся в самом центре огромного, почти галактического пустого пространства. Зажегшийся в самом сердце необъятной мглы. Космическое чувство — вот что начинает испытывать публика.
Все остальное будет потом, позже. И оно уже не столь важно. И когда Султангали станет вытягивать изо рта гирлянду горящих разноцветных лампочек. И когда он опустит ее в ладонь, сделает кидающее движение в сторону Сары, на шее которой тотчас же вспыхнет красочная цепочка бус-лампочек. И прочее. Все это случится позже. И окажется красивым, но не столь существенным. Поскольку главное — подготовка аудитории, ее настрой на рассветные чудеса — произошло уже давно, в самом начале номера.
Оно-то и обеспечило половину успеха.
Каштелян никого не пускал на свои репетиции. Таинство зарождалось, организовывалось, шлифовалось за запертыми дверями.
— Вот когда подготовим этюд, — объяснял, улыбаясь, Сергей Андреевич, — тогда и покажем.
Этюды — так скромно Каштелян называл свои шедевры.
Достаточно побывать на Интернет-сайтах «Номера С.А.Каштеляна — YouTube» (загружен AlexRyazanov) или «Sergei-Kashtelyan.narod.ru» (сайт памяти С.А. Каштеляна), чтобы убедиться — да, он был уникальным изобретателем эстрадных миниатюр-феерий!
Уверен, что «тайна Каштеляна» долго еще будет будоражить воображение искусствоведов, но две особенности творческого почерка Сергея Андреевича слишком бросаются в глаза, чтобы оставить их без внимания. Не упомянуть о них невозможно.
Первая относится к трюковой композиции.
Вторая подразумевает музыкальное сопровождение.
— Когда-то Галину Уланову упрекали в том, что у нее совсем не чувствуется техника, — делился Сергей Андреевич с учениками. — А на самом деле такой упрек следует считать лучшей похвалой. Потому что зрителям в таком случае казалось, будто у нее все получается само собой.
Фраза эта являлась знаменем для тех, кого учил и кого воспитал Каштелян.
Иллюзионный жанр, согласно общепринятому представлению, базируется исключительно на трюках. Другими словами, трюковая составляющая в иллюзионизме необычайно важна. Она весьма объемна и многогранна, но сейчас речь ведется об ином аспекте — о том, какой метод внедрял Сергей Андреевич в трюковой компонент номера. Чтобы у исполнителя и вправду получалось «само собой».
Его фраза насчет Галины Улановой носила, если можно так выразиться, лозунгово-пропагандистский характер. Но ведь не рекомендациями же все заканчивалось!
Конечно, нет. Если обратиться к конкретно-технологической стороне творческого почерка Каштеляна, то можно (достаточно приближенно) обозначить два технологических приоритета — разнообразие и непрерывность.
Разнообразие трюковой композиции и непрерывность ее демонстрации.
Вот разнообразие.
Это — один из основополагающих принципов в любом искусстве. Художник тем и славен, что не похож на других. А уж волшебник, вершитель чудес — тем более. Однако, этот принцип в отечественном иллюзионизме нарушается сплошь и рядом. Фокусы — одни и те же, манера — одна и та же. Точнее — почти одни и те же. И почти одна и та же.
А вот что мы видим в номерах Сергея Андреевича.
Если взяться подсчитать количество вариаций карточных появлений-исчезновений в начале номера «Фокусник» (исполнитель — дипломант Всесоюзного конкурса артистов эстрады Владимир Михайлов), то легко сбиться со счета. Руки вверх, руки вниз, руки по диагонали, руки разведены в стороны... Замечу — это разнообразие выполняется с одним и тем же трюковым предметом. С игральными картами.
Если попытаться описать все приемы, используемые пластическим жонглером Надеждой Смирновой в «Этюде с пластинкой», то получится внушительная тетрадь. Пластинка на одной руке, передача в другую руку — передача через вытянутые верх руки, через спину, передача с руки на ногу, перебросы, и так далее.
Но подлинным эталоном разнообразия следует, думаю, считать жонглерскую работу лауреата 1-й премии Всесоюзного конкурса артистов эстрады Бориса Оплетаева в эксцентрическом этюде «Теркин в бане». Жонглирование сидя, при вставании, стоя, жонглирование при поворотах, жонглирование лежа, жонглирование ногами, бросание двумя оборотами...
Все это — разнообразие трюковой композиции. О котором отечественные фокусники имеют чрезвычайно отдаленное представление. Оттого и выглядят словно отштампованные на конвейере.
На днях у меня состоялся телефонный разговор с незнакомым мне иллюзионистом.
— Вот вы пишите-пишете-пишете, — раздраженно говорил он, — Лучше придумали бы мне новый фокус — эффектный и несложный в демонстрации.
— Вам мало тех трюков, которые выложены в Интернете? — удивился я.
— Ну, — замялся он, — это же для всех. А я хочу, чтобы только для меня. И ни для кого другого!
— Скажите, — задал я новый вопрос, — вас не будет смущать, если и ваш «личный» трюк будет разоблачен в Интернете?
Он произнес что-то вроде «хм-м» и отключился.
А если бы разговор продолжился, я обязательно поинтересовался бы:
— Номера Михайлова, Амарантова, Оплетаева уже много лет лежат в открытом доступе — отчего же их до сих пор никто не скопировал?
И потом разъяснил бы — воруются трюки, номера не воруются.
Теперь о второй составляющей — о непрерывности.
Каштелян прекрасно знал, что иллюзионисты, приходящие на выступление, тащат с собой чемоданы аксессуаров.
— Зачем? — пожимал он плечами. — Лучше бы потратили эти силы на разработку непрерывного действия с одним и тем же реквизитом. Да и классность их демонстрации возросла бы.
А как они могли отразить его аргументы? Сказать, что у них нет проблем с мышцами, но имеются проблемы с мыслями? Кто же, находясь в здравом уме, в этом сознается?..
Вспомним, однако, как звучит стандартный аргумент в пользу карточных фокусов — «Исполнитель может целый вечер развлекать зрителей, имея при себе только колоду карт, которая легко помещается в кармане». Какая длительная, какая протяженная непрерывность — целый вечер!
Правда, у каштеляновских номеров непрерывность относилась к непродолжительному (примерно до 10 минут) сценическому выступлению. Но она присутствовала всегда. Каштеляновскому «принципу непрерывности» были подчинены практически все выпущенные им номера.
Владимир Михайлов — 54 секунды (большое сценическое время) непрерывно манипулировал игральными картами.
Надежда Смирнова — 2 минуты 20 секунд (огромное сценическое время) вращала пластинку, ни на мгновение не останавливая ее.
Борис Оплетаев — 2 минуты 30 секунд (гигантское сценическое время) лихо крутил вениками в бешеном темпе.
Обычный заурядный фокусник — от силы 15 секунд, если будет при высоком темпе строго выдерживать условия разнообразия и непрерывности. А если не будет...
Потому-то заурядные и таскают чемоданы.
Теперь — о музыкальном сопровождении.
То есть — о «фирменном отличительном знаке» номеров Каштеляна.
Мелодическое чутье Сергея Андреевича отличалось необъяснимой снайперской точностью. Проблему погружения трюковой композиции в музыку он решал с таким интуитивным прозрением, что казалось, будто мелодия создавалась композитором специально для данного исполнителя.
К тексту песни из номера «Фокусник» я отношусь с недоумением. Я никогда, например, не видел иллюзиониста, играющего с обезьяной в домино — для этого существуют дрессировщики. Кушать толченое стекло может любой решившийся на это зритель (хотя я никому не советую этим заниматься), а откусывать куски от целого стекла — задача факира, но никак не фокусника. И так далее — там много несуразностей.
Тем не менее, музыкальное решение номера «Фокусник» можно считать режиссерским шедевром.
Дело в том, что Владимир Михайлов демонстрирует карточные трюки в образе меланхоличного Пьеро, и запускать ему в параллель еще и минорную, еле живую музыку означает подчеркивать уже подчеркнутое.
Каштелян поступает умно. Отводит на мелодическую заставку всего семь секунд — за это время Пьеро, кружась, появляется перед зрителями. И сразу же водопадом, сбивая пантомимическую бесплотность, включается песня. И голос Елены Камбуровой моментально перебрасывает восприятие публики в совершенно другую плоскость — философскую. Туда, где фокусник, возможно, знает, ответ на вопрос «Поймут ли меня в этом мире?».
Безусловно, невероятно-точная режиссерская находка.
Или другой случай.
Лирический этюд «Золушка» (исполнители — лауреаты 1-й премии Всесоюзного конкурса артистов эстрады Светлана Власова и Олег Школьников) Сергей Андреевич задумал совместить с песней «Хоть поверьте, хоть проверьте...» — в ней рассказывалось о сне бедной девушки, в котором приехавший за ней принц пригласил ее на бал.
Прослушав фонограмму, где пела Людмила Сенчина, Каштелян вдруг откинулся на спинку стула и задумчиво произнес:
— Нет. Пожалуй, нет. Ведь Золушка была робкой мечтательницей. Я даже представляю ее худенькой, миниатюрной — вот как Светлана. А тут — голос, так сказать, слишком женщины. В нем ощущается жизненная успешность. Нет, это не голос Золушки.
Но стоило Сергею Андреевичу услышать ту же песню в исполнении Таисии Калинченко, как он сразу произнес:
— Вот! То, что нужно. Есть хрустальность.
Когда я бывал в ГУЦЭИ, то слышал, как умудренные, опытные педагоги, стоя в кольцеобразном коридоре, удивлялись:
— Мы видим каждый нюанс в номерах Каштеляна, замечаем любой оттенок в его этюдах, можем проанализировать и обобщить. Но мы абсолютно не понимаем, каким образом он сумел так все скомпоновать. Какая-то мистика!
— Если мне откроют финансирование, как у Копперфилда, я переверну иллюзионный мир!
Так говорят те, кто не поставил ни одного значительного номера — фокусники-мечтатели. Ибо в конечном итоге дело заключается вовсе не в деньгах Успешность или неуспешность такого достаточно рискованного предприятия будет зависеть исключительно от таланта и профессионализма постановщика. Дебет-кредит здесь ни при чем.
«Этюд с бумерангами» (исполнители — Надежда Воронцова и Владимир Гречаненко) расценивается знатоками как номер необычайно впечатляющий, сделанный, вероятно, на одном дыхании. К сожалению, он довольно быстро сошел со сцены и больше никогда не возобновлялся. Однако, мне посчастливилось его увидеть — сразу после создания.
На сцене — двое молодых людей. Она и он. Никаких декораций — Каштелян их терпеть не мог. Вступает музыка — фрагмент из балета «Ромео и Джульетта» (композитор Сергей Прокофьев), и артисты плавно, даже неторопливо входят в совместный танцевальный ритм — они приближаются друг к другу, кружатся, расходятся в стороны... И — бросают бумеранги.
Собственно говоря, развивается традиционная лирическая тема. Ничего сюжетно-значимого на сцене не происходит, ничего интригующего. Просто легкий танец с элементами пантомимы. А еще — бумеранги. Которые, будучи запущенными над головами зрителей, выписывают в темном пространстве огромные полуокружности, затем возвращаются назад и мягко приходят в руки исполнителей.
После чего вновь посылаются в воздух — почти горизонтально.
Действие продолжается. Владимир подходит к Надежде, отходит от нее — стиль демонстрации тот же. Нет пиротехнических взрывов — зато власть забирает музыка. Нет бравурных смен костюмов, но ни на секунду не прекращаются запуски и полеты бумерангов.
Вот они, красного цвета, уходят в глубину молчащего зала, взвиваясь и разворачиваясь. Вслед за ними выпускаются синие, потом сразу зеленые, уже парами. И наконец, серебристые.
Серебристые стартуют тройками, вертолетно проносясь высоко над притихшей аудиторией, бешено вращаясь и отсверкивая в лучах прожекторов — стая бесшумных (живых? искусственных?) фантастических птиц. И объемнее, сильнее становится музыка.
Возникает удивительное ощущение — начинает казаться, будто находишься не в уютном зале Театра эстрады на Берсеневской, а паришь в далеком космосе, где, рассекая мрак, стремительно, будто астероиды, мчатся неземные пропеллерные стрекозы — обгоняя друг друга, крутясь и виражно уходя в сторону, подхваченные набирающей мощь музыкой Прокофьева.
Грандиозный эффект, сотворенный минимальными средствами — разве это не признак высшего профессионализма? Тогда что же в итоге оказывается важнее — снайперский взгляд гения или фонд Копперфилда?
Почетные титулы пришли к Каштеляну спустя годы и годы после блистательных триумфов его номеров на всесоюзных и международных конкурсах — например, почетное звание Народного артиста РСФСР он получил в 75-летнем возрасте.
А спустя пять лет после безвременной кончины великого мастера журналистка Татьяна Щербина написала: «...после смерти Каштеляна его ученики насмерть стояли, чтобы помешать цирковому режиссеру Гнеушеву присваивать номера их учителя...» (сайт «Трагедия дель арте / Театр Содружество актеров Таганки»).
Сегодня место профессионального режиссера иллюзионного жанра свободно.
Однако, остались работы замечательного маэстро. Еще живы многие его ученики. Еще помнит о встречах с ним ряд искусствоведов и критиков.
Но кто станет его наследником? Кто освоит и воплотит его методы и принципы в выступлениях молодых волшебников? Кто разовьет эту поразительной глубины науку?
Пока я не могу ответить на эти вопросы. Но я хорошо знаю — придет время, и его имя вновь засияет над отечественным иллюзионным жанром.
Имя Сергея Каштеляна.
на конкурсе ФИСМ-1979 в Брюсселе (Бельгия)
С.Шукуров и С.Кабигужина. Номер «Как прекрасен этот мир», постановка С. Каштеляна
исполняют лирический этюд «Золушка»