Лукашев М.Н. «Система велоэквилибриста»
От редактора сайта. Очерк Михаила Николаевича Лукашева «Система велоэквилибриста» имеет весьма отдаленное отношение к фокусам, однако в нем раскрываются малоизвестные страницы трагической биографии одного из первых советских популяризаторов иллюзионного жанра Нила Николаевича Ознобишина. Кроме того, лично для меня этот очерк стал руководством по ведению поиска и информированию читателя о его итогах. В этом отношении просто образцовая работа!
Сперва я хотел было пропустить отрывки с анализом достоинств и недостатков книги Н.Н. Ознобишина «Искусство рукопашного боя», но потом решил разместить очерк целиком, без купюр. Конечно, тематика нашего сайта далека от боевых искуссств, но ведь они составляли существенную часть многогранной и непростой жизни Н.Н. Ознобишина. К тому же именно благодаря заметному вкладу Нила Николаевича в этой области, М.Н. Лукашев занялся кропотливыми историческими исследованиями, открывшими перед нами лишенный романтического ореола, но зато более естественный и человечный образ Н.Н. Ознобишина.
В очерке М.Н. Лукашева, опубликованном в сборнике «Самозащита для революции» (вторая книга серии «Рукопашный бой в России в первой половине XX века. Системы и авторы»), имеется много иллюстраций. Среди них наибольший интерес для нас представляют фоторепродукции страниц ознобишинской книги «Искусство рукопашного боя». На некоторых снимках изображен сам Нил Николаевич во время демонстрации описанных в книге приемов. К сожалению, имеющаяся в сети электронная копия издания имеет очень слабое разрешение, как только в моих руках окажется бумажный экземпляр, размещу на сайте более качественную версию.
Очерк публикуется с разрешения автора. Мы с Михаилом Николаевичем Лукашевым будем признательны за любую дополнительную информацию о жизни и творчестве Н.Н. Ознобишина.
Лукашев М.Н. «Система велоэквилибриста»
Глава 6 из второй книги серии «Рукопашный бой в России в первой половине XX века. Системы и авторы»). М.: Будо-Спорт, 2003, стр. 54–71.
Система велоэквилибриста
Капитан милиции из Нижневартовска Сергей Дресвянин написал в своем ведомственном журнале: «В последнее время вышли в свет различные пособия и наставления по боевому самбо, в каждом из которых уважительно упоминаются В.С. Ощепков, В.А. Спиридонов, А.А. Харлампиев. Но в этом ряду нет еще одного имени — Н.Н. Ознобишина. Имена Ощепкова и Спиридонова мы узнали, благодаря усилиям ветерана Михаила Лукашева, буквально в последние годы, но почему-то об Ознобишине он говорит скороговоркой. Мне же кажется, что разговор о системе рукопашного боя Н.Н. Ознобишина будет полезен современному милиционеру» (Дресвянин С. Забытое имя, или десять заповедей по физической подготовке милиции. // «Милиция». Декабрь, 1992 г.).
Я полностью согласен с капитаном, безоговорочно принимаю его справедливый упрек в мой адрес и хочу отдать этот давний должок своим читателям. Тем более что за последние годы писать об Ознобишине принялась молодежь, самозабвенно увлекающаяся восточными единоборствами и о своих, отечественных системах имеющая самое туманное, если даже не извращенное, представление.
Должен признаться, что из всей длинной череды незаслуженно забытых русских мастеров самозащиты, благодарную память о которых мне довелось восстанавливать, никто не доставил мне столько хлопот и затруднений, сколько Ознобишин. Поистине, это была какая-то невероятно загадочная, таинственная фигура! Одной лишь его книги о рукопашном бое, которой я располагал, было, конечно, недостаточно. Необходимо было отыскать хотя бы основные факты его биографии, которая всегда неразрывно связана с деятельностью человека и во многом объясняет ее. Но вот с биографией-то и возникали непреодолимые трудности.
В дореволюционных спортивных журналах изредка встречалась его фамилия, но никто из ветеранов не знал о нем почти ничего. Разузнать удавалось лишь какую-то мелочевку, да и она нередко оказывалась противоречивой и даже недостоверной. Давний корреспондент «Советского спорта» Борис Львов, который, как и Ознобишин, являлся членом дореволюционного Московского клуба лыжников, смог сообщить только то, что в фамилии его былого коллеги якобы следует делать ударение не на третьем, а на втором слоге и что отец его — купец второй гильдии — держал в Москве магазин.
Мой тренер по боксу Андрей Илюшин, чемпион-легковес 1922 г., рассказал, как в те безденежные годы Ознобишин подрядил его и будущего чемпиона СССР Владимира Езерова выступить в цирке шапито в подмосковном Всехсвятском. Матчи были «шике», что на цирковом жаргоне означало «липовые», а чтобы правдоподобнее имитировать кровавые повреждения бескомпромиссной битвы на ринге, они брали в рот клюкву, которую раздавливали зубами в нужный момент. Еще Андрей Гаврилович припомнил, что Ознобишин приглашал его «вместе с Костей Градополовым сниматься для иллюстраций его книги».
А в присланной в Москву рукописи воспоминаний ветерана российского футбола Михаила Ромма «Я болею за „Спартак“» я прочитал, что в тридцатые годы в редакцию газеты «Красный спорт», бывало, «заходил худой, как скелет, Ощепков, инициатор джиу-джитсу в Москве (самбо тогда еще не знали)». Было понятно, что за давностью лет Ромм слегка напутал: имел в виду он, конечно, не атлетически сложенного тяжеловеса Ощепкова, а именно Ознобишина, который, действительно, отличался патологической худобой. Немедленно написал в Кзыл-Орду, где Ромм так и остался, отбыв срок своей ссылки. Однако нового ничего не узнал. Михаил Давидович горячо поблагодарил меня, но исправления так и не внес: то ли рукопись уже находилась в печати, то ли он больше доверял собственной памяти. Книга так и вышла с этой курьезной ошибкой.
Пытался я продвигаться и по другому пути: стал отыскивать Ознобишиных, живших в прошлом веке, чтобы от предков подойти к моему герою. Появились в моих записях малоизвестный поэт Дмитрий Ознобишин, современник Пушкина и Лермонтова; И.И. Ознобишин, участвовавший в любительском благотворительном спектакле «Ревизор» в 1860 году вместе с такими знаменитостями, как Достоевский, Тургенев, Майков, Курочкин, Григорович... Был в Москве и Ознобишин переулок по имени одного из домовладельцев. Еще какой-то Ознобишин, похороненный на русском кладбище в Ницце... Дмитрий Васильевич Ознобишин — потомок одного из декабристов... Результатов же по-прежнему никаких не было. Наконец, ветеран русского спорта и спортивной журналистики, мой добрый старший товарищ Борис Михайлович Чесноков разыскал для меня адрес, по которому Нил Ознобишин жил в конце двадцатых годов. Надежды, конечно, очень мало, но вдруг там все еще живут какие-то родственники, а у них — какие-нибудь старые документы, фотографии, записи, неизвестные книги (ведь именно так в свое время мне удалось выйти на драгоценные спиридоновские материалы). И вот он — бывший Машков переулок, успевший уже к этому времени превратиться в улицу Чаплыгина, старенький флигель во дворе, коммунальная квартира на втором этаже. Прямо на пороге узнаю, что никто из жильцов об Ознобишине и слыхом не слыхивал. Но это все сравнительно молодые люди, и я хватаюсь за соломинку своего последнего шанса:
— А нельзя ли найти кого-нибудь из старых жильцов?
— Можно. Есть одна старушка. Вот ее телефон.
Но то, что мне довелось услышать в телефонной трубке, буквально, подкосило меня:
— Ознобишин написал книгу?! Вот уж никогда не подумала, что такой человек может что-то написать... Здесь жила семья купца Бетипаж. Его дочь — энцефаличка, какая-то сумасшедшая, неопрятная. Она — жена Ознобишина, только они не расписаны. Он потом куда-то исчез, а ее братьев арестовали в тридцать седьмом году...
Мне оставалось только гадать, что здесь было от высоко-идеологической классовой ненависти и что — от неистребимого синдрома коммунальной «вороньей слободки». А вот о судьбе Ознобишина гадать уже не приходилось. И, действительно, все мои безответные вопросы смогла прояснить только вездесущая Лубянка. Увы, но в своих бесконечных поисках к помощи этого всемогущего учреждения мне приходилось обращаться значительно чаще, чем хотелось бы: В.С. Ощепков, И.Л. Солонсвич, Н.Н. Ознобишин. Правда, проникнуть в сверхсекретный архив удалось лишь после трехлетних домогательств и только в девяностом году, когда КГБ уже дышал на ладан.
Одной из первых страниц ознобишинского «уголовного дела» была заполненная с его собственных слов анкета. Конечно, что-то в ней могло быть сокрыто или сознательно искажено в своих интересах, что-то уже забыто заполнявшим ее, но это единственный, так сказать, автобиографический документ и поэтому очень ценный. Сразу же отпал московский купец, «претендовавший» на роль отца. Нил Николаевич Ознобишин родился в 1892 году в семье потомственного дворянина, который служил управляющим государственным конным заводом (выходит, я не ошибался, когда отыскивал родовитых предков в XIX веке!). Верховая езда, похоже, была потомственной страстью Ознобишиных. Брат Николай, несмотря даже на некоторые физические недостатки, сумел окончить специальную школу в Миргороде, стал профессиональным наездником и, обзаведясь собственными лошадьми, выступал на ипподромах («эпадромах» — записал в протоколе следователь). Нил тоже отлично ездил верхом, и, когда за год до начала Первой мировой войны его призвали рядовым в 18-й Гусарско-Невский полк, он был сразу же назначен наездником запасного эскадрона.
 |
 |
Я разыскивал Ознобишина в спортивных кругах, но он принадлежал цирковым. Доктор искусствоведения, профессор и заслуженный деятель искусств Юрий Арсеньевич Дмитриев, большой знаток цирка, вспоминал Нила Николаевича с откровенным восхищением: «Удивительный был человек! Разносторонне образованный, знал несколько иностранных языков...» Между тем, Нил имел всего-навсего среднее образование, да и то полученное экстерном. Свой же богатейший запас эрудиции приобрел за счет упорной самостоятельной работы. Пятнадцати лет от роду стал артистом группы велофигуристов «Бостонс» (Дмитриев, со слов самого Нила, впрочем, считает, что тот родился не в 1892-м, а в 90-м году, и, следовательно, ему было уже семнадцать, а не пятнадцать лет. Но я исхожу из данных анкеты). С 1907 по 1912 год юный циркач в составе группы гастролировал в Англии, Франции, Германии, Австро-Венгрии, Италии, Северной Африке. Возможно, он забыл назвать в анкете еще и Австралию, так как в своей книге упоминает, что был очевидцем знаменитого поединка за звание абсолютного чемпиона мира по боксу между Томми Бернсом и негром Джеком Джонсоном, проходившего в 1908 году в Сиднее. Овладеть на специальных курсах английским, французским, немецким, итальянским и шведским языками для этого способного парня не составило большого труда: несомненно, очень помогало «погружение» в чужую языковую среду во время бесконечных гастролей. Нашел он и время для того, чтобы окончить училище иностранных торговых корреспондентов Мансфельда. Отдавая дань молодежно-интеллигентскому увлечению политикой, Нил в 1912 году в Туле был арестован и ненадолго попал в «кутузку» в связи с делом известного анархиста князя П.А. Кропоткина.
 |
 |
В спортивных журналах тех лет можно встретить его фамилию. В 1914 г., выступая на первенстве легкоатлетической лиги от Московского клуба лыжников, он разделил первое место по прыжкам в высоту с хорошим результатом — метр шестьдесят сантиметров. Это было всего лишь на шесть сантиметров меньше рекорда Москвы. На следующий год, уже перейдя в общество «Санитас», Нил принял участие в первом чемпионате Москвы по боксу. Состязание это было весьма своеобразным и проходило в специально арендованной чайной на Грачевке. Одиннадцать участников, по мнению прессы, «число более чем приличное», были разделены на пять «весовых классов». Ознобишин весил 52,4 кг и выступал в самом легком — «классе пера», где, кроме него, был еще всего лишь один участник. Победив его уже в первом раунде, Нил, однако, не стал чемпионом. Правила требовали, чтобы победители каждого «класса» боксировали еще друг с другом, и только тот, кто оказался в этой борьбе сильнейшим, получал титул чемпиона Москвы. По существу, это было довольно странное абсолютное первенство. В следующем бою Нил боксировал против победителя «легкого класса» — известного пловца Ланкау (58 кг) и был вынужден отказаться от боя тоже в первом раунде.
С началом Гражданской войны Нила призывают рядовым в Красную армию: «С 1918 по 1926 гг. в разных частях в должности бойца и инструктором по физкультуре в политотделе 6 Армии», — сообщается в анкете. В «должности бойца», надо думать, пробыл он недолго и, как специалист, был откомандирован на спортивную работу. Именно тогда ему довелось встретить будущего знаменитого чемпиона К.В. Градополова. «Я тренировался тогда в Центральном клубе Всевобуча», — вспоминал Константин Васильевич. — Наставником секции бокса был Нил Ознобишин, который в свое время выступал в весе «мухи», имея рост 185 см. За худобу его прозвали «человеком о двух измерениях». Спортивные достижения Ознобишина были невысоки, но он любил спорт и никогда не упускал случая побоксировать на ринге. Нил был интереснейшим рассказчиком, с неисчерпаемой фантазией. Часто в его рассказах было трудно отличить быль от выдумки. Он говорил о романтике профессионального бокса, о Джонсоне и Карпантье, которых видел в Париже в сенсационных матчах того времени. Рассказывая о боксерах, Ознобишин нередко показывал их приемы, «посвящая нас в таинство побед этих боксеров и раскрывая секреты техники». «Таинственные» приемы Ознобишина сейчас выглядели бы довольно странно. Один из них мне особенно запомнился. Идея его заключалась в том, чтобы нанести противнику удар сразу двумя руками. Для этого боксер должен был атаковать одновременно двумя боковыми ударами, нанося один из них в голову, а другой — в туловище противнику. Затем он без остановки наносил эти же удары в обратном порядке. Некоторое время я доверчиво упражнялся в освоении этого «приема»... Сейчас такой прием мог бы фигурировать лишь в отделе юмора спортивного журнала... Вот с такого «уровня» начинались наши искания в методике бокса... учиться было не у кого».
Очень может быть, что кто-то из читателей удивится: почему же я игнорирую те важные сведения из биографии Ознобишина, которую так лихо расписал харьковчанин Г. Панченко в минском журнале «Кэмпо», а затем повторил в одной из своих объемистых книг из серии «История боевых искусств»? Да дело в том, что все эти «жареные факты» из панченковского повествования, которое я вкратце процитирую, мягко говоря, не соответствуют действительности:
«Не самым сильным, не самым ранним, но наиболее известным из «джиу-джитсеров» (так их тогда называли) дореволюционной России следует признать Нила Ознобишина. Его школа стала довольно представительной, еще начиная с 10-х гг. нашего века... Приемы, взятые, в том числе, и из школы Ознобишина — хотя и не только оттуда — как раз тогда начала перенимать... русская охранка. Полицейским они были нужны для обезоруживания как уголовников, так и «подрывных элементов» — революционных боевиков. Сам Нил Нилович (автору неизвестно, что отчество Ознобишина вовсе не «Нилович», а Николаевич — М.Л.) о своих достижениях в области обучения агентов полиции предпочитал широко не распространяться — и его можно понять. Ведь в последующие годы ему пришлось наставлять агентов тайной полиции уже советского образца».
Этот заведомо пасквильный рассказ помещен в разделе книги с рассчитанно оскорбительным, издевательским названием: «Стиль от Лаврентия Павловича». Постыдную клеветническую грязь подобного пассажа особенно остро чувствуешь, зная, что единственный контакт Нила Николаевича «с тайной полицией советского образца» состоялся только лишь во время его ареста и безвинного осуждения...
Как правило, в сомнительных случаях Панченко предпочитает не указывать источник подобных сведений. Здесь он тоже лишен возможности сослаться пусть всего лишь на одну-единственную строчку в дореволюционной прессе, где хотя бы мельком были бы упомянуты наиболее известный из «джиу-джитсеров России» и его «довольно представительная школа». По какой-то необъяснимой причине, даже в годы всеобщего и глубочайшего увлечения японской системой, этот прославленный русский сэнсэй так и остался абсолютно неведомым как для спортивной, так и неспортивной печати. Видимо, именно из-за этого Панченко спешит сослаться на целую «бригаду» очевидцев, хотя их фамилии все-таки предпочитает не называть. Стараясь придать правдоподобия своему рассказу, он говорит о воспоминаниях, которые якобы оставили «многие борцы, боксеры и прочие рукопашники тех лет».
Однако хорошо известно, что никаких воспоминаний «многих прочих рукопашников» просто-напросто никогда не публиковалось. Вот мемуары известных борцов печатались, но как бы тщательно вы ни просматривали их, обнаружить хотя бы даже просто упоминание самой фамилии Ознобишина вам не удастся.
А один-единственный боксер — К.В. Градополов, о котором Панченко почему-то говорит во множественном числе — «боксеры», в своих «Воспоминаниях боксера», как вы могли убедиться, буквально ни одного слова не говорит о джиу-джитсу, а всего лишь с доброй усмешкой повествует о заумных боксерских сериях, «изобретенных» неутомимым фантазером Нилом.
И вот, опираясь всего лишь на этот шутливый рассказ Градополова, Панченко с самым серьезным видом на нескольких страницах «творчески» реконструирует, анализирует и даже слегка критикует «представительную», но в действительности не существовавшую «дореволюционную школу Ознобишина». В полной бессмысленности этого занятия легко убедиться, сравнив «анализ» харьковчанина с тем, что написал сам Ознобишин в своей книге.
По существу, все, что об Ознобишине написал Панченко, является всего лишь его вольным (непозволительно вольным!) истолкованием всего лишь двух реальных фактов. Использование первого из них — «градополовского» — вы уже имели возможность оценить. А второй объективный факт — это выпуск книги Нила Николаевича «Искусство рукопашного боя» издательством НКВД в 1930-м году. Вот эта обманчиво одиозная марка издательства и стала путеводной звездой в логических блужданиях харьковского историка на безуспешном пути к истине. Его немудрящие умозаключения могут кому-то даже показаться безукоризненно логичными: НКВД — это та самая «тайная полиция советского образца», и напечатать руководство по рукопашному бою в его издательстве могут только лишь одни сотрудники упомянутой «полиции». Однако такая иллюзорно безукоризненная логика жестоко обманула историка. Он не знает, что советская служба госбезопасности в силу различных причин много раз меняла свою «вывеску»: ЧК, ВЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД, НКГБ, МГБ, КГБ. И как раз в 1930 году, когда была издана книга Ознобишина, госбезопасность именовалась отнюдь не НКВД а ОГПУ.
Что же касается НКВД — Народного комиссариата внутренних дел, то тогда он был полностью аналогичен современному МВД. И являлся вполне добропорядочным ведомством, командовавшим милицией, угрозыском и воевавшим не с «врагами народа», а только с многочисленной уголовщиной. Именно для этих, и лишь для этих правоохранительных органов и писал свою книгу Нил Николаевич.
А снабжать госбезопасность подобной литературой являлось абсолютной монополией В.А. Спиридонова, и он никого даже близко не подпускал к своим владениям. Достаточно вспомнить его конфликты с В.С. Ощепковым или своим учеником В.П. Волковым.
Даже не зная всего этого, по самой книге не трудно понять, что адресована она была исключительно «блюстителям порядка». Сведения там приведены, необходимые в борьбе с уголовниками: их тактика и приемы. На фотоиллюстрациях — люди именно в милицейской форме тех лет, а отнюдь не ОГПУ (см. рис. 98 «Двойные приемы в более серьезных случаях»).
Наконец, книга Ознобишина, точно так же, как и другие милицейские руководства тех лет (И.Л. Солоневича или анонимное украинское издание), не несет запрещающего грифа «ДСП», что для материалов госбезопасности было просто-напросто невозможно!..
Вероятно, такая «нестыковка» все же несколько смущала Панченко, и он попытался объяснить ее своим излюбленным способом — совершенно голословным утверждением: «Школа Ознобишина довольно долго сохраняла определенную степень «открытости», но печатные методики ее основателя распространялись уже с грифом «ДСП» (?!)».
На ту же нехитрую удочку попался и минчанин Тарас в своей толстенькой, но уж очень гадательно-предположительной книге «Рукопашный бой Смерш». Там он заподозрил, что все сотрудники армейской контрразведки военного времени — «Смерш» — были сплошь энкаведистами, а обучение проходили, в частности, и по чисто милицейскому руководству Ознобишина, которое Тарас тоже наивно считает рассчитанным на госбезопасность.
И совсем уже грустное то, что ни один из этих «специалистов» даже и не подозревает, что книга Ознобишина, которую они прочат в качестве руководства госбезопасности и контрразведки, вскоре после выхода из печати была... «изъята», то есть отобрана у библиотек и книжных магазинов, и сожжена. Об этом вы узнаете в одной из следующих глав.
Однако же нам пора перейти от этих фантазий к подлинным фактам биографии моего героя.
Демобилизовавшись, Нил перебивается случайными заработками. Консультирует и оформляет постановки выпускников циркового техникума, пишет статьи для журнала «Цирк и эстрада». Считает себя журналистом. И совсем напрасно сомневалась его соседка: Нил опубликовал не одну, а целых четыре книги. Три — посвященные цирку и кино: «Велосипедные аттракционы», «Иллюзионы (фокусники и чародеи)» и «Физкультура киноактера», а четвертую — рукопашному бою.
На рубеже 20–30-х годов его часто видят в цирке и в Государственном техникуме циркового искусства. Тогда и познакомился с ним Дмитриев, который говорил так: «Он из старинной дворянской семьи Ознобишиных, но говорил, что его отец был жокеем. Очень воспитан — на редкость, по тем временам, целовал дамам руку. Речь интеллигентная. Много интересного рассказывал нам, молодежи... Но человек, не думающий о завтрашнем дне и очень легко тратящий деньги. Мы его кормили: водили с собой на фабрику-кухню на Ленинградском шоссе, а с зарплаты молодые артисты — в ресторан «Ливорно» на Рождественке... Он был бомжем, как теперь говорят. Ночевать студенты оставляли его в общежитии, если койка была свободная, или у сторожа техникума. И в цирковой конюшне ночевал с конюхами; там всегда тепло. Одет был почти в лохмотья... Ну, не совсем: пиджак с чужого плеча, заплаты, дыры...»
Я понимаю, в какое изумление может быть повергнут читатель, прочитав такое. Но меня это совсем не удивило. Из материалов дела я уже знал, что Ознобишин страдал недугом, сгубившим немало талантливых русских людей, — алкоголизмом. Впрочем, наверное, это был единственный в истории медицины случай, когда болезнь спасла жизнь больному. Заболев в тридцать седьмом белой горячкой, Ознобишин оказался в психиатрической клинике, а это было единственным местом, где чекисты не отлавливали своих «клиентов»...
Параллельно с работой в цирковой сфере, одно время Ознобишин преподавал в московской школе милиции. Но, скорее всего, был там кем-то вроде консультанта, но не штатным преподавателем. Очень маловероятно, чтобы человека с такой биографией и с такими вредными привычками могли зачислить в штат правоохранительного учреждения. Дмитриев утверждает, что Нил вообще никогда не состоял штатным сотрудником ни в одной организации. А это означало: с точки зрения официальных властей, он являлся «лицом без определенных занятий», что уже само по себе вызывало тогда подозрения. Этот факт был особо отмечен в уголовном деле.
А еще делал он множество переводов с различных иностранных языков, и основным его заказчикам являлся институт физкультуры. Незадолго до войны вместе с двумя артистами цирка завоевал на конкурсе первый приз, представив оригинальный номер с боксерскими грушами, который не был осуществлен, так как требовал затрат.
В сущности, это был глубоко несчастный, больной, опустившийся человек трагической судьбы. Еще в 1934 году семья его развалилась, он ушел, бросив жену с восьмилетним сыном. Года за два до войны отбыл двухмесячное заключение за неуплату алиментов. Своего жилья не было. Когда появлялись деньги, снимал где-нибудь угол. Жил у знакомых одолжения ради, у женщин на правах фактического мужа...
Крепко выручало его знание языков, которыми он по-прежнему свободно владел. До войны у нас превалировало знание немецкого, а переводчиков с английского было еще мало, не говоря уже о таких редких языках, как шведский. И, несмотря на нетрезвое поведение и неприглядный вид, Ознобишину доверили перевод даже в «Автотанковом управлении» (название сформулировал он сам и, боюсь, не очень точно).
Война резко обострила все его проблемы. Основной заказчик — институт физкультуры был эвакуирован в Свердловск. И Нил признает, что даже воровал вещи соседей, уехавших в эвакуацию. В это тяжелое время у него остается всего лишь один более или менее постоянный, хотя и недостаточный заработок: переводы, которые заказывал ему некий Святослав Абрикосов, физик из какого-то института Академии наук. Они познакомились случайно, в больнице, где Нил лечился от кожного заболевания. По словам Абрикосова, Ознобишин «пришел в больницу в ужасно изношенном платье и не хотел до тепла выписываться. Но 31 декабря 1940 года выписали». При всем брезгливом отношении к новому знакомому, Абрикосов взял на заметку, что тот без труда переводил какие-то материалы для больницы и что-то по боксу для института физкультуры. Впоследствии, уже во время войны, он неоднократно пользовался услугами недорогого переводчика и для себя, и для своего двоюродного брата, который был как-то связан с авиацией. Обтрепанный, грязный и нетрезвый переводчик вызывал у братьев откровенное отвращение, но всего за час, в их присутствии, он безупречно переводил любую статью из иностранных научных журналов. Приходилось терпеть, хотя избавиться от его присутствия в своей квартире они старались как можно скорее. Шел зловещий сентябрь сорок первого. Сильнейшая в мире немецкая армия неудержимо рвалась вперед, захватывая все новые и новые города, и неумолимо приближалась к Москве. Абрикосовы, как все нормальные люди, не могли не тревожиться этим и об этом не говорить. Но какой-то сукин сын, из их знакомых, донес об их «пораженческих разговорах». Арест последовал незамедлительно, и была задействована стандартная техника «выявления всей вражеской сети»: «А с кем еще вы поддерживали отношения?» И уже к концу октября смертельно перепуганные и уж, наверное, не раз избитые братья Абрикосовы не только назвали в числе прочих и Ознобишина, но и наговорили о нем такое, что «по-пинкертоновски» проницательный младший лейтенант госбезопасности Охрименко, не колеблясь, написал в постановлении об аресте: «Бывший крупный собственник и офицер царской армии, без определенных занятий, антисоветски настроен, ведет подозрительный образ жизни, поддерживает связь с немцами, разрабатываемыми в подозрении по шпионажу. Устанавливает связи с лицами, работающими на оборонных военных заводах, проявляет большой интерес к работе этих заводов и выпускаемой продукции». А сам замнаркома Кобулов, не раз лично наносивший подследственным классические хуки и апперкоты и известный под кличкой «Боксер», своей твердой рукой начертал автограф в графе «Утверждаю».
Как это ни дико прозвучит в подобных обстоятельствах, но можно сказать, что и Ознобишину, и Абрикосовым сильно повезло: они не попали в число тех арестованных, которых с трусливой поспешностью расстреляли при подходе немцев к столице. Их «эвакуировали» в саратовскую тюрьму. И невозможно понять, как истощенный, больной Нил смог выдержать четырехмесячный этап в неотапливаемом, набитом битком товарном вагоне той необыкновенно морозной зимой...
Конечно же, Ознобишин — вовсе не тот «крутой» супермен, каким читатель хотел бы видеть автора совсем неплохой системы, но при всей своей хилой немощи это была поистине железная натура. В обледеневшем вагоне он преподавал Абрикосовым иностранные языки, а в саратовской тюрьме поделился планами своей будущей работы в цирке и создания целой цирковой труппы. А те, естественно, восприняли такой невероятный оптимизм только как явный признак психической ненормальности. От допроса к допросу в протоколах мелькают угрожающие вопросы: «Почему вы не хотите рассказать правду?! Вам не удастся отделаться ссылками на отсутствие памяти. Вы врете!.. Вы скрываете свои преступные связи... Мы располагаем точными, проверенными данными, как о ваших антисоветских настроениях, так и контрреволюционных высказываниях ваших сообщников. Запирательство не спасет вас от разоблачения... Еще раз советуем продумать свое положение и со всей откровенностью дать признательные показания...» Трудно поверить, что его при этом не били, но он упорно не признавал ни одного из предъявленных обвинений. И в конце концов, после более чем месяца бесконечных допросов, всего лишь согласился подтвердить признание Абрикосовых о том, что в его присутствии они вели «пораженческие разговоры». Нил все-таки сумел выиграть этот чудовищно неравный поединок с всемогущим НКВД и получил невероятно мягкое для тех лет наказание только лишь за недонесение о «преступных» разговорах: высылку в Казахстан сроком на пять лет...
Хотелось бы верить, что и там он сумел победить все ссыльные тяготы и то ли организовать самодеятельный цирковой коллектив, то ли, как прежде, обучать милиционеров рукопашному бою...
Единственным, но заметным вкладом Нила Николаевича в развитие техники и тактики ближнего боя стала его книга «Искусство рукопашного боя», вышедшая в 1930 году.
 |
Несмотря на то, что немалую часть этой книги отняли неизбежные идеологизированные рассуждения, повторы и излишнее многословие автора, ее нельзя не признать достаточно капитальным трудом. Ко времени написания Ознобишин располагал практическими познаниями в области английского бокса и несомненным знакомством с цирковой французской борьбой, приемы которой в годы его юности знал едва ли не каждый спортсмен (вне зависимости от того, какой вид спорта являлся для него основным). В меньшей степени был знаком с французским боксом и особенно с вольно-американской борьбой. Еще до революции, скорее всего, знал кое-что и из очень модного тогда джиу-джитсу. При зарубежных гастролях мог даже наблюдать цирковые выступления «джиуджитсменов». При этом, однако, у него сложилось резко отрицательное мнение о джиу-джитсу в том виде, в каком оно, как правило, практиковалось тогда и у нас, и на Западе: «Вряд ли найдется хоть один небольшой конспект, систематично и ясно излагающий принципы японской системы. Такое явление наблюдалось не только в России, но и в других странах, например, Франции, Англии, Америке». Ценный материал дал тесный контакт с практическими работниками угрозыска и милиции. Несомненно, однако, что главнейшей базой информации стала для него широчайшая возможность использования иностранной литературы на европейских языках, в том числе и новейшей. В этом смысле его работа, безусловно, являлась компилятивной (что подтверждает и Дмитриев). Но, при всем том, было это отнюдь не бесхитростное, механическое нанизывание разнородных элементов на единый стержень, а достаточно продуманный, творческий синтез с явным стремлением разумно критического отбора технических средств. В единую и цельную систему он старался объединить наиболее действенные в реальной схватке приемы английского и французского бокса, джиу-джитсу, французской и вольно-американской борьбы, а также стрельбу из личного портативного оружия. Словом, все, что могло потребоваться милиции и угрозыску при столкновении с уголовниками. При этом исходил из бесспорного принципа, что на практике нельзя ограничиваться средствами всего лишь какой-то одной, пусть даже самой популярной, как джиу-джитсу, системы самозащиты, но необходимо использовать также все эффективные приемы и других систем. Панченко угверждает, якобы Ознобишин использовал в числе прочих и технику «возрождаемой в то время» «городской борьбы» Средневековья.., прежде всего знаменитые «85 приемов фон Ауэрсвальда». Однако никаких признаков подобного заимствования в руководстве нет и в помине. Во введении впервые у нас даны общий обзор и краткий исторический очерк рукопашного боя с иллюстрациями, в том числе и из Фабиана фон Ауэрсвальда, но не более того. А сама «знаменитая книга», на проверку, оказалась все-таки недостаточно знаменита для того, чтобы «знаток» Панченко смог правильно указать ее название.
 |
| Все последующие фотографии иллюстрировали книгу «Искусство рукопашного боя» |
Проводя параллель с военными действиями, Ознобишин в основу своей синтетической системы положил достаточно очевидный принцип дистанционного деления форм рукопашного боя, где на каждой из дистанций используются, как правило, средства какой-то одной из известных систем единоборства, боевой или спортивной. (Аналогичную мысль высказывал и Ощепков в своей лекции в Центральной высшей школе милиции). Ознобишин предусматривал шесть «боевых дистанций» и, в отличие от всех иных авторов, рассматривал ведение полицейского боя во всей его полноте, включая стрельбу. Именно она является формой боя на «первой боевой дистанции» (4–5 шагов). Капитан Дресвянин вполне обоснованно говорит в своей статье, что принятые ныне в милиции способы тренировки в стрельбе существенно уступают тем, что предлагались Ознобишиным: стрельба «по исчезающим», «горизонтально скользящим», «набегающим», «убегающим», внезапно появившимся в различных местах нескольким мишеням; стрельба из различных положений, в темноте на звук, на скорость. И я думаю, что здесь с капитаном трудно не согласиться.
 |
Также к первой дистанции, но уже в пределах 3–4 шагов, отнесены действия тростью или иным аналогичным оружием. Но поскольку милиция не имела тогда на вооружении ни дубинок, ни сабель, принятых в дореволюционной полиции, бой на этой дистанции в книге не рассматривался. В пределах «второй боевой дистанции» (2–3 шага), где использовались удары ногами, «царствовал» французский бокс, изложенный по профессору Шарлемону. Исполнение им ударов дано на ряде фотографий и даже кинограмме. На остальных иллюстрациях в качестве демонстраторов выступают, как и в разделе английского бокса, К.В. Градополов, А.Г. Илюшин и сам автор (вы легко узнаете его по худобе и одежде: кепка, пиджак, бриджи и гетры). Удары ногами разделены на простые — до уровня пояса и сложные — по верхней половине тела противника. Описаны и защиты от них захватом ноги и последующим броском или вывертом ступни, используя приемы вольно-американской борьбы, а также «остановочными» — встречными ударами ноги, прерывающими атаку противника в самом начале.
Третья дистанция (1–2 шага) — это сфера действия ударов английского бокса. Но автор специально подчеркивает опасную условность современного спортивного боя на ринге и рекомендует технику старой английской школы, где вели схватку еще без перчаток, на голых кулаках, что более отвечает условиям реальных столкновений вне ринга. Казалось бы, мысль здравая, но здесь Ознобишин непоследователен и не во всем прав. Ведь именно такая техника была в свое время заимствована и использовалась во французском боксе для уларов руками, а ее он, говоря о бое на второй дистанции, справедливо характеризовал как «значительно устаревшую».
Среди рекомендаций, которые не могут не вызвать возражений: положение кулака при ударе «ногтями вверх», уже тогда ставшее архаизмом, как и удары с фехтовальным выпадом; поворот на правой пятке при нанесении «кросса» правой; специальное «приучение к получению ударов в голову» и прочее.
Технический арсенал этой дистанции составили прямые в голову и корпус; короткие прямые в голову, которые автор именует «кроссами»; хуки, под которыми понимаются «те же прямые в челюсть и шею, но наносимые в виде полудуги, и апперкоты под подбородок. Все это, как правило, с обеих рук, как в левой, так и в правой стойке. А из защит даны отбивы и уклон с встречным «кроссом» в голову. В других же случаях уклоны и нырки признаются нежелательными, поскольку позволяют противнику «сделать захват или применить какой-либо прием борьбы».
Забавно отметить, что уже упоминавшийся Панченко, пытаясь охарактеризовать особенности ознобишинской школы, написал, что тот якобы проповедовал не боковую, а фронтальную стойку и использовал одновременные удары обеими руками, которые справедливо высмеял Градополов. Подобное невежественное утверждение заставляет усомниться, довелось ли этому «специалисту» вообще видеть книгу Ознобишина или он знаком всего лишь с ее выходными данными? Ничего похожего в руководстве нет, да и быть не могло! Эти пресловутые удары — всего-навсего «грехи молодости», неудачный эксперимент, от которого автор, конечно же, вскоре отказался.
 |
| «Бой вплотную в стойке без обхвата» |
На четвертой дистанции — «бой вплотную в стойке без обхвата» (точнее, без захватов) — в ход идут запрещенные удары английского бокса: кулаком сверху, предплечьем, плечом и даже бицепсом, а также удары, которые Спиридонов объединял термином «джиуджитсные»: ребром и основанием ладони, пальцами, локтем, коленом и головой из различных положений (вперед и назад). Даны «способы комбинирования некоторых из этих ударов с бросками. Для того чтобы сблизиться с противником и выйти на такую дистанцию, приводятся способы использования моментов, когда противник атакует ударом руки или ноги. А именно: с помощью клинча, захвата бьющей ноги или отбива наносящей удар руки противника «внутрь стойки». Однако схватку на данной дистанции автор считает «самым опасным фазисом боя» и рекомендует стараться избегать ее или, по возможности, занять наиболее выгодную позицию для немедленной атаки.
 |
Здесь бросается в глаза одна многозначительная деталь. Если Ознобишин, как он говорит, действительно исходил именно из джиу-джитсу, то в пределах этой или предыдущей дистанции должны бы быть описаны болевые приемы в стойке, которые составляли весьма важную часть японской системы. Но их нет. Больше того, хотя в начале книги он делает вполне понятный реверанс в сторону «нашего уважаемого собрата по оружию В.А. Спиридонова», называя его единственным у нас знающим специалистом, то вот в конце решительно и даже очень резко отвергает болевые в стойке, которые у Спиридонова главенствуют: «Ручные ключи в стойке, ...которые профаны принимают за настоящее джиу-джитсу, очень импонируют широкой публике, так как их можно применять после первого же объяснения, но, к сожалению, лишь против противника, который добродушно намеренно им поддается. В действительности же мы, практики, не придаем им никакого значения». И еще: на протяжении почти всего текста книги имеется в виду именно джиу-джитсу, но вот в заключительной части вместо этого названия возникает вдруг совсем другое — «джиудо». Там же, в методических указаниях о проведении занятий тоже говорится уже не о джиу-джитсу, а о «схеме нормального урока по элементу «Джюдо». Причиной столь резкого изменения взглядов автора стал, несомненно, приезд в Москву В.С. Ощепкова. Как раз тогда, в конце 1929 года, когда Ознобишин заканчивал работу над книгой, Василий Сергеевич провел весьма внушительную демонстрацию боевых приемов дзюдо в своей собственной «аранжировке». И слова о намеренно поддающемся «противнике» — прямое заимствование у этого мэтра, как и утверждение, что сделать болевой в стойке можно только лишь вслед за нанесением удара или проведением броска.
Схватка на «пятой боевой дистанции» представляет собой «бой вплотную в стойке с обхватом» (в захвате). Здесь задействована только бросковая техника. Допускаются некоторые броски французской борьбы, но лишь такие, которые не ставят в опасное положение самого бросающего. Основной же упор сделан на броски джиу-джитсу, учитывая их более прикладной характер. Среди этих бросков, которые автор называет «подножками», фигурируют как собственно подножки, так и подсечка, зацеп и даже бросок «ножницы». Не все эти броски равноценны и достаточно ясно описаны. Кроме «подножек», дан еще «ужасный бросок с упором ногой в живот», а также способы преследования брошенного противника болевыми приемами «обратный ручной замок» и «свертывание шейных позвонков».
Ознобишин пишет, что излагает «систему джиу-джитсу... так, как ее некогда преподавали профессора Японской школы в Лондоне, знаменитые призовые бойцы: Миаки, Юкио Тани, Хирано, Эйда, Кояма, Канайя и Диабусту». Однако весьма маловероятно, что он проходил обучение у кого-либо из названных им мастеров. Сведения явно получены только лишь из англоязычного руководства: об этом говорят дословно переведенная на русский англоязычная терминология и некоторые стилистические особенности изложения.
 |
Серьезным пробелом является то, что Ознобишин не описал технику дзюдоистской самостраховки при бросках, хотя эти упражнения упомянуты в приведенной им схеме «нормального урока». Скорее всего, он и не владел этой техникой, как и многие из современных ему авторов, тоже обучавшихся по книгам. Трудности при разучивании бросков он пытался преодолеть, «выкинув все те приемы, которые требуют применения ковра». Но, противореча себе, впоследствии советовал проделывать бросок «на более мягком грунте», «стараться не бросать друг друга на землю с чересчур большой силой» и даже использовать все-таки «плетеные циновки, тростниковые или другие... Их складывают вместе и покрывают линолеумом».
Шестая боевая дистанция — это схватка на земле. Технике, используемой на данной дистанции, уделено особенно большое внимание, исходя из того, что именно она способна принести решительную победу. Болевые приемы в качестве преследования брошенного на землю противника оценены как более надежное средство, чем добивание ногами. Разумеется, они используются не только в подобных, но и в иных ситуациях. Среди рекомендаций автора немало таких, какие общепризнанны в современном самбо и дзюдо. Наиболее предпочтительным названо положение «на противнике», особенно, сидя на нем верхом, что позволяет не только ограничить подвижность нижнего, но и более эффективно атаковать его. Менее выгодно — расположиться между его ногами, стоя на коленях. Обращено внимание на максимальное использование ног. Как верхний, так и нижний должны стараться сделать противнику «ножной пояс», обхватив его талию ногами. Верхнему, исполняя болевой на руке, следует стараться «убить» другую руку нижнего, то есть придавить ее коленом. При этом, однако, подчеркивается, что положение нижнего, хотя и не столь выгодно, но отнюдь не безнадежно. Он ни в коем случае не должен поворачиваться спиной к противнику, но, лежа на спине, «отгородиться» от него согнутыми в коленях и поднятыми ногами, отталкивая и нанося ими встречные удары. Против стоящего противника используются также броски с помощью только ног — «ножные крючки» или захватом обеих ног противника «за ступни» и толчком ногами в пах.
Ознобишин различает три вида болевых приемов в партере: «свертывание шейных позвонков», «ручные замки» (рычаги локтя вверх захватом руки между ног или через бедро в различных вариантах; узел поперек; «обратный ручной замок» — рычаг локтя вниз с помощью «туловища при захвате руки между ног), а также «ножные замки» — варианты рычага ступни (ущемление ахиллесова сухожилия). Кроме того, есть еще «передние и задние шейные замки»: удушения предплечьем, воротником и «ножным ошейником». Воздействие на чувствительные точки, как самостоятельные приемы, отброшено (из-за характера нашей одежды) и использовано только один раз лишь в качестве вспомогательного действия. Нетрудно заметить, что, в основном заимствованная, терминология автором не упорядочена и достаточно противоречива. Болевые приемы — это и «свертывание позвонков», и «ключи», и «замки», в то же время «замками» именуются и удушения. О нечеткой классификации бросков я уже говорил выше.
Что касается способов освобождения от захватов, то предусмотрены они лишь от борцовских переднего и заднего поясов (под руками или поверх рук), захвата головы под мышкой и от удушений. Против вооруженного ножом или «другим непредвиденным оружием» применяются удары ногами, а в определенных случаях и боксерские удары. Обезоруживание производится с помощью «ключей»: при ударе сверху это вариант узла, при ударе снизу — загиб руки за спину. Предусмотрены также защитные действия при нападении с ножом на лежащего. Из обезоруживаний нападающего с револьвером — не все достаточно убедительны.
 |
Очень существенным достоинством руководства является то, что в нем впервые было рассказано о специфике криминального рукопашного боя. Борьба с преступностью давно сделала необходимым изучение уголовного мира. Еще с дореволюционных лет в специальной криминалистической литературе описывались различные способы совершения хитроумных преступлений, блатной жаргон, потаенная символика воровских татуировок, но никогда не шла речь о приемах, которые уголовники использовали при внезапном и почти незаметном, даже в многолюдном месте, убийстве, в драке с оружием, подручными предметами или без них. Нил Николаевич стал первым и, к сожалению, последним, кто осознал острую актуальность не только изучения, но и непременного обнародования подобных сведений. Ведь даже в современных милицейских руководствах эти насущные вопросы обойдены полным молчанием, необходимые познания практические работники добывают дорогой ценой собственного и, слишком часто, кровавого опыта. Несомненные достоинства этого раздела книги не уменьшает даже то, что увлекшийся автор «растекается мыслию по древу» и повествует о французских «гостиничных крысах» — зловещих грабителях и убийцах, «парижских апашах», с которыми милиционерам вряд ли приходилось встречаться. При этом, однако, не забыты и приемы задержания и конвоирования, в числе которых описана «последняя новость — парные приемы», то есть одновременные согласованные действия двух блюстителей порядка против одного уголовника: загиб левой руки за спину и выверт правой вооруженной руки или конвоирование, взяв обе руки на «милицейский» рычаг.
Значительное внимание уделено тактике рукопашного боя. После каждой «дистанционной» главы даются указания по тактике данной дистанции. Сверх того, в заключительной части книги приведены тактические соображения общего характера. Заботливо и прозорливо специально предусмотрены также действия при схватке в особых сложных условиях: в темноте, на лестнице, в вагоне поезда, против нескольких нападающих. Не осталась без внимания и специфическая «антиуголовная» тактика.
Едва ли не лучшим в труде Ознобишина являются методические разработки для обучения, которые дают возможность вполне реального практического воплощения его системы. В рамках разделов, посвященных каждой из боевых дистанций, описаны необходимые упражнения и даны указания по обучению. Но главное — это предложенные им «элементо-фазы», которые представляют собой специально подобранные практические упражнения в ведении рукопашного боя уже во всем его объеме. В предыдущих главах я уже упоминал, что иные авторы предлагали использовать в рукопашном бою только приемы английского бокса и французской борьбы в их неизменном виде (против чего решительно протестовал Нил Николаевич). Не мудрствуя лукаво, они просто обучали этим чисто спортивным единоборствам и даже не помышляли хоть как-то объединить, увязать боксерские удары с борцовскими приемами. Считалось, что сделать это должны будут самостоятельно их ученики: догадаются, как совместить приемы таких совершенно разнородных и, к тому же, условных спортивных единоборств. Хотя делать это, как правило, приходилось уже в горячке боя, что едва ли являлось лучшими условиями для решения подобных задач. Не говоря уже о том, что не для каждого это было посильным делом. Ознобишин отлично понимал губительную опасность подобных рискованных и сомнительных экспериментов. Избежать их и позволяли его «элементо-фазы». Это были более двух десятков упражнений, имитирующих «сюжеты» реального боя с непременным изменением дистанций и переходом от ударов к броскам, болевым приемам и наоборот. Выполняя их, обучающиеся получали основы грамотного и целесообразного использования приемов всех составляющих систему элементов, объединяя их в комбинации, ведущие к безусловной победе. После этого они должны были уже сами составлять и тренировать такие комбинации, для чего предлагались подводящие упражнения: задавались и реально моделировались конкретные ситуации боя, в том числе и достаточно сложные, против нескольких противников. А учащиеся получали возможность путем проб и ошибок находить тактически правильные решения выхода из затруднительных положений. Разумеется, учебный этап «элементо-фаз» наступал только после твердого усвоения приемов каждого из составляющих систему вида единоборства.
 |
Предложенные автором новые и рациональные методы обучения представляли несомненный интерес, однако, они же свидетельствовали и об отсутствии у него достаточного практического опыта преподавания. Давая содержание «нормального часового урока» по каждой из дистанций, он умалчивает о том, сколько же таких уроков потребуется для прохождения всего курса. И только, как бы между прочим, замечает, что для освоения бокса, как и джиу-джитсу, потребуются несколько лет. А такой срок был, конечно же, нереальным при обучении милиционера.
Один из ветеранов и основоположников ленинградского самбо А.М. Ларионов утверждает, что ознобишинская система решительно превосходит спиридоновскую. Я не стал бы делать столь категоричных и далеко идущих выводов, но в ряде положений Нил Николаевич имел заметное преимущество.
Стараясь быть объективным и дать читателю полное представление о системе, я говорил не только о достижениях автора, но и о его недочетах. При желании их можно было бы насчитать и значительно больше, но ведь главное-то не в этом. Главное в том, что Ознобишин еще в конце двадцатых годов понял необходимость принципиально новых путей развития искусства рукопашного боя. Он пытался осуществить вполне современную нам идею создания синтетической системы, хотя и располагал для этого только явно устаревшими средствами. Решительно отказавшись от всех существовавших прежде рецептов, стремился создать органичный сплав всех доступных ему единоборств, объединив их лучшие достижения в единое, неразделимое целое — новую систему рукопашного боя. Как и Ощепков, Нил Николаевич ратовал за широкое распространение среди населения навыков рукопашного боя. Стремился сделать их общедоступными, придать массовый характер и вывести из жестких рамок «служебного пользования». Однако же, хотя он и ссылался при этом на правительственный лозунг «военизации страны», все это осталось лишь благими пожеланиями, так как требовало не только разрешения властей, но и значительных материальных затрат.
В книге Ознобишин называет себя практиком. Он, несомненно, владел и техникой бокса, и джиу-джитсу, какое-то время преподавал их и мог показать любой необходимый прием. И все же приходится задуматься: можно ли считать его профессионалом в полном смысле этого слова? Таким, как Ощепков, Спиридонов или даже Солоневич? Дмитриев на мой вопрос с улыбкой ответил: «Что Вы, сам он не боролся. Если бы Вы его видели...» А ядовитый на язык по отношению к своим соперникам Харлампиев рассказал: «Ознобишин сделает прием на несопротивляющемся ученике, потом подзывает Анкудинова (силача-боксера и борца-полутяжеловеса — М.Л.) и приказывает: «Держите его в этом положении», а ученику предлагает: «Теперь попробуйте вырваться». Очень может быть, что в этом было слишком много «доброжелательного» преувеличения, но, несомненно, имелась и доля истины. Физические данные Нила Николаевича — «суперастеник», да еще злоупотреблявший алкоголем, — конечно, были мало пригодны для схватки на ковре и могли подвести даже при знании приемов.
Когда-то общераспространенным было убеждение, что наилучший тренер — это непременно прославленный чемпион. Однако жизнь убедительно доказала: далеко не все блестящие спортсмены наделены и тренерским талантом. Это оказались две совершенно различные вещи. Еще в большей степени подобные «ножницы» проявляются там, где идет речь о широко мыслящем специалисте, создающем новую систему. Безусловно, он должен иметь какой-то и чисто практический багаж, без которого просто невозможно «прочувствовать» характер удара, приема или хитрого тактического хода, правильно оценить их. Но вовсе не обязательно одерживать громкие победы на ковре или ринге. Именно так было и с Ознобишиным. Не был он, да и не мог быть, ни выдающимся боксером, ни джиуджитсером, но это вовсе не мешало ему не только преподавать, но даже и создать собственную систему рукопашного боя. И если даже нельзя признать Нила Николаевича профессионалом, то, значит, он своей книгой лишний раз подтвердил, что талантливый и эрудированный любитель способен иногда выполнить работу ничуть не хуже, а, может быть, даже лучше иных профессионалов...
Года четыре назад я видел у новосибирских рукопашников ознобишинское руководство, так сказать, в самиздатовском варианте. Полностью заботливо перепечатанное на машинке, с неумело перерисованными иллюстрациями, оно и семь десятилетий спустя своего выхода в свет все еще продолжало оставаться полезным пособием.
Больше того, совсем недавно эта старенькая книжка была издана уже и типографским способом. И это даже в наше, перенасыщенное и специальной литературой, и преподавателями время. Думаю, что это наилучшая и наиболее объективная оценка труда покойного Нила Николаевича. В энциклопедии «Цирк» ему посвящена специальная статья, и если когда-нибудь будет написана энциклопедия рукопашного боя, то и там его имя будет стоять на одном из почетных мест!