Опубликовано в журнале «Огонек», № 20 (1873), 12.05.1963, стр. 28–29
На арене цирка — полумрак. Выходы на манеж и боковые проходы завешаны шелковыми тканями. В центре арены, устланной персидскими коврами, стоит высокая, метров в пять, лестница. Лучи прожектора выхватывают то один, то другой уголок цирка, заполненного публикой, как бы случайно останавливаются на лестнице, и тогда ее ступеньки начинают сверкать металлическим блеском.
Напряженную атмосферу таинственности создает и оркестр, исполняющий восточную мелодию. Сегодня в цирке выступает знаменитый факир Димитриус Лон-го, чьи загадочные, порой необъяснимые опыты и трюки вызывают в городе массу разговоров и толков. Повышенные цены не останавливают зрителей, все хотят попасть в цирк.
Мелодия обрывается. Грохочут барабаны, наступает томительная тишина ожидания. Занавес раздвигается, и из форганга в сопровождении ассистентов , медленно и величественно выходит факир Лон-го. Выше среднего роста, с черными длинными волосами, ниспадающими на плечи и подчеркивающими матовый цвет лица, он выглядит действительно загадочным и таинственным. На голове факира — ослепительно белая чалма. Он одет в расшитый золотой тесьмой восточный халат, ноги обуты в туфли с загнутыми кверху носами, на которых сверкают фальшивые бриллианты.
Факир подходит к лестнице, и в цирке дают полный свет. Зрители видят, что ступеньки — это персидские и турецкие сабли. Факир снимает халат и туфли, ассистенты помогают ему надеть тяжелую железную кольчугу и иранский шлем-шишак. Лон-го выдергивает из лестницы одну из сабель и, словно бритвой, разрезает ею лист бумаги. Затем он демонстрирует остроту других клинков. Факир жестом приглашает зрителей удостовериться. Подростки перепрыгивают через барьер, бегут к лестнице. Ассистенты подают им сабли, и один неосторожный юнец ранит себе палец.
Последние приготовления. Взят колчан со стрелами, на шлем ставится зажженная керосиновая лампа. Лон-го берет в руки изогнутый лук. Ему завязывают глаза шерстяной Тканью. Под аккомпанемент оркестра факир; переступая босыми ногами с одной сабли на другую, не спеша поднимается вверх. Две ассистентки раскачивают стремянку. С замиранием сердца зрители следят, как легко, сохраняя баланс, будто по простой деревянной лестнице, поднимается человек. В наконечнике стрелы спрятан металликум — горючая смесь. Поднеся наконечник к губам, будто совершая обряд, Лон-го смачивает смесь, и она вспыхивает. С завязанными глазами факир целится в заклеенный бумагой обруч, спускает стрелу. Точно в цель!
Рисунки Ю. Черепанова |
Под аплодисменты и крики зрителей факир медленно опускается по острым перекладинам. И вот уже следующий номер. Униформисты выносят три печки-жаровни, раздувают древесный уголь, сыплют угли на узкий, длинный противень. Лон-го снимает туфли и идет по углям. Раз, другой, третий... Потом садится в кресло и показывает ноги. И снова любопытные зрители чуть ли не на ощупь проверяют, целы ли ступни факира.
Зал гудит и с волнением ждет показа других факирских трюков. Ведь в афише обещано, что факир Лон-го будет откусывать зубами кусок раскаленной железной пластинки, возьмет в рот расплавленное олово, ляжет на доску, утыканную гвоздями, и покажет еще много невероятных фокусов.
Все это не вымысел. В начале нашего века такие чудеса демонстрировал сначала в ярмарочных балаганах, а потом в цирках России, в столицах Германии, Австрии, Польши и Ближнего Востока «загадочный и таинственный факир и дервиш Димитриус Лон-го». Его имя передавалось из уст в уста. Красочные афиши манили публику, зал всегда был полон. Но пришли другие времена. Устрашающие, мрачные трюки сменились полными иронии, легкости и ловкости фокусами иллюзионистов.
...И вот передо мной сидит человек в серой, старинного покроя куртке, с длинными седыми волосами и большой окладистой бородой, человек необычайной и удивительной судьбы. Его карие глаза смотрят из-под нависших бровей молодо и уверенно. Это последний факир России. Зовут его Дмитрием Ивановичем Лонго. Ему семьдесят пять лет, он пенсионер, живет в Москве со своими старыми друзьями — партнером по цирку столетним попугаем Ара, собачкой Джоли и голосистым петухом Петенькой.
Дмитрий Иванович родился в городе Джульфе, недалеко от персидской границы, в семье антиквара. Дед и прадед Мити тоже были антикварами, и отец мечтал, что и старший сын унаследует эту профессию. Может быть, так бы оно и было. Но семью постигло несчастье: умерла мать. Отец, обремененный пятью детьми, вскоре женился. Мачеха оказалась на редкость жестоким человеком. Особенно невзлюбила она ершистого Митю. Ему доставалось больше всех. Слабовольный отец ничего не мог поделать.
Как-то ночью Митя, простившись с братом и сестрами, удрал из дому. Начались годы скитаний. Мальчик приехал в Тифлис к деду, но быстро расстался с ним, так как отец требовал возвращения. Батум, Одесса, Константинополь и, наконец, Москва. В ночлежке на Хитровом рынке Митя случайно оказался на нарах рядом с больным человеком. Митя побежал в аптеку, и рассказал провизору о незнакомце. Провизор дал в долг лекарства. Мальчик выходил больного. Это был итальянский музыкант и фокусник Лионелли, когда-то дававший свои концерты в крупных городах. Он спился и попал на дно.
С первыми теплыми днями Митя и Лионелли отправились на юг России. По дороге подобрали бродячего пса. Лионелли научил его ходить на задних лапах и с шапкой в зубах собирать «тринкгельд» за выступления. Старый музыкант хорошо играл на арфе. Он выучил русские и украинские. народные песни, и они открывали ему двери любой деревенской хаты, любого дома в рабочем пригороде. В заплечном мешке старик носил ящичек из тонкой жести, запиравшийся на ключ. Он открывал его иногда и, достав две шпаги оцинкованного железа, тщательно протирал чистой шерстяной тряпкой. Любуясь блеском шпаг, Лионелли многозначительно подмигивал юному спутнику и ничего не говорил. Тупые лезвия длиной в шестьдесят и шириной в два сантиметра завершались медной ручкой.
В теплый летний день бродячие артисты сделали привал на опушке леса. Усевшись в тени, старик достал из торбы свой заветный ящичек со шпагами. Вынув одну из футляра, Лионелли торжественно сказал:
— Это будет твой верный кусок хлеба.
Он достал длинные гусиные перья, приказал Мите открыть рот и стал щекотать ему горло. Митя давился, пытался вырваться из крепких рук учителя, но старый шпагоглотатель был настойчив.
— Глупый, — приговаривал он — не понимаешь своего счастья. Терпи...
Мучительные тренировки повторялись каждый день по пять-шесть раз. Когда Митя привык, старик приступил к следующей стадии подготовки. Он вытачивал узкую деревянную пластинку, густо смазывал ее гусиным жиром и осторожно вводил в пищевод мальчика. Затем, опять-таки предварительно прощекотав горло Мити гусиным пером, Лионелли заставлял глотать более широкую пластинку, вылепленную из воска и парафина. И только потом начал обучать Митю шпагоглотанию. Вынув шпагу из футляра, Лионелли согревал ее, протирая шерстяной тряпкой. Теплая, она легче заглатывалась. Но это были лишь тренировки, развивавшие определенные навыки для исполнения факирского трюка.
Одна из тренировок едва не закончилась печально для учителя и ученика. Дело было на Украине, под Александровкой, где должна была открыться ярмарка. Там факир предполагал дать дебют своему ученику. Они репетировали в глухом лесу. Старик и не подозревал, что пастух и подпасок потихоньку спрятались за деревьями и с ужасом наблюдали, как разбойник убивает мальчишку. Вскоре появилась толпа крестьян, вооруженная вилами и дубинами.
— Режут мальчишку, убивают! Сам видел, как этот изверг протыкал его! — вопил пастух.
— А может, это конокрады?
— Отведем их к уряднику. Пусть разберется! — решили крестьяне.
Лионелли связали руки, а Митю пустили вперед, предупредив, чтобы он не вздумал убегать. Уряднику была рассказана страшная история. Полицейский страж строго допросил Лионелли. Выдав Митю за своего сына, артист предложил показать свой трюк. Толпа гудела от негодования: кто-то уже пустил слух, что мальчишка зарезан.
На импровизированной площадке, на крыльце, состоялось первое публичное выступление Мити. Итальянец из футляра достал шпагу и передал уряднику. Тот внимательно осмотрел ее, зачем-то проверил на зуб. Одобрительно кивнув головой, вернул шпагу артисту. Вынув из кармана шерстяную тряпку, Лионелли тщательно протер клинок. Мальчик раскрыл рот, а старик привычным театральным жестом легко всунул ее по самую рукоятку. Урядник и крестьяне ахнули. Вытащив шпагу, Лионелли стал раскланиваться вместе с мальчиком.
— Это трюк старого факира, — сказал Лионелли. — А теперь его делает мой сын. Я не хотел его резать!
Зрители смеялись...
Шли годы. Лионелли умер. Митю Лон-го уже знали, его заранее приглашали на предстоящие ярмарки. Потом он начал получать приглашения и от владельцев цирков. Платили ему немного, но выступления в цирках уже значили для артиста переход в более высокую категорию.
Работая в Бухаре с цирком Юматова, Лон-го встретился с восточным факиром-дервишем шейхом Бен-Али. У старого факира случилось несчастье — жулики украли два больших чемодана. В них находилось все имущество бродячего артиста и реквизит. В поисках воров Митя остался со стариком Бен-Али, рассчитывая, что жулики начнут торговать ворованным после отъезда цирка. Предположения оправдались. Мите удалось выследить воров и вернуть старику почти все его имущество.
Растроганный факир предложил Мите переехать к нему в дом и стал обучать его разным трюкам. Старый дервиш научил Лон-го ходить босыми ногами по горящим углям, насыпанным на железный противень. Чтобы ноги были не чувствительны к огню, надо было держать их в специальном растворе из квасцов и вяжущих масел. Конечно, несмотря на секрет, от исполнителя требовались большая сила воли, сноровка и быстрота.
Дальше шли страшные факирские трюки. Так, на манеж выносили раскаленную печь и ставили ее в центре, чтобы все зрители видели фокус. Ассистентки опахалами из павлиньих перьев раздували огонь в жаровне и плавили олово. Лон-го деревянной ложкой зачерпывал олово из котелка и как бы случайно проливал несколько капель на мокрый поднос. Олово шипело. Артист, подойдя к первому ряду партера, подносил ложку ко рту и капал раскаленное олово себе в рот. Секрет трюка состоял в том, что факир незаметно для зрителей брал в рот крошечную ванночку, куда и попадал раскаленный металл.
Старый Бен-Али щедро делился с Митей всеми своими секретами. Он показал ему, как прокалывать иглами щеки в тех местах, где мало кровеносных сосудов. На эти иглы и крючки подвешивались десятифунтовые гири. Лон-го проделывал и другие изуверские трюки, именуемые в афишах «зверствами инквизиции»: голыми ногами прыгал на битом стекле, ложился спиной на доску, утыканную гвоздями. В первом случае факир заранее подбирал и складывал в специальный мешок осколки, острые края которых предварительно стирались. Высыпанные из мешка на лист фанеры и подсвечиваемые прожекторами, они являли устрашающее зрелище, когда человек становился на них ногами и прыгал... И ложе из гвоздей, острия которых были искусно затуплены, тоже не доставляло особой радости исполнителю. Но когда худой, поджарый Лон-го ложился на них, на каждый из этих гвоздей приходилась ничтожная часть веса тела. Правда, было больно, но не настолько, чтобы нельзя было терпеть одну-две минуты...
Все эти чудеса окутывались таинственностью. Музыка и освещение, медлительность в подготовке трюка и мгновенность его исполнения — все должно было демонстрировать волшебные чары и могущество исполнителя. К этому надо прибавить десятки красовавшихся на халате поддельных золотых медалей, которыми факир якобы удостоен при дворах различных восточных шахов, афиши, где Дмитрий Иванович Лон-го именовался «факиром при дворе шаха персидского, эмира бухарского, хана кокандского, эмира афганского, несравненным доктором магических наук и выдающимся спиритом». Цирки провинции наперебой приглашали популярного доктора магии.
Но когда все же в цирках не было сборов, Лон-го демонстрировал жуткий трюк. По городу расклеивались новые афиши, билеты раскупались мгновенно. Зрелище называлось «погребением». Под звуки траурной музыки целая процессия выходила во двор. Три ассистента надевали на Лон-го халат, обматывая потом белой тканью. Факира осторожно опускали в яму и засыпали землей. Наиболее рьяные зрители даже пытались утрамбовать могилу, которую уже и так утаптывали униформисты. Выбирались арбитры, вызывался врач. Засекали время и ждали тридцать — сорок минут, пока Лон-го не дернет бечевку, давая знать, чтобы его откапывали...
Как же исполнялся этот трюк? Выбиралась черноземная почва, и землю старались вынимать большими комьями. За день эти комья немного подсыхали и затвердевали. Это и обеспечивало небольшой приток воздуха. От факира требовалась, конечно, длительная тренировка и большая сила воли для выполнения этого страшного и жестокого опыта. Обычно Лон-го брал в рот небольшой боб и сосал его, стараясь на этом сосредоточить все свое внимание. Когда факира откапывали, он напрягал последние силы, чтобы раскланяться перед публикой, а потом отлеживался два-три дня...
В Екатеринославе в гардеробную Лон-го пришел знакомый борец. Он заявил, что внимательно наблюдал за всей процедурой и в ближайшие дни думает повторить ее. Дмитрий Иванович стал отговаривать коллегу. Через неделю Лон-го уехал из Екатеринославе. Чемпионат борьбы не делал сборов, артисты голодали. Тогда борец договорился с хозяином о показе аттракциона. Не зная всех хитростей, связанных с исполнением трюка, борец решил дышать через резиновую трубку. Но земля придавила ее, приток воздуха прекратился. Артиста вытащили из ямы едва живого и с трудом привели в чувство.
Сбылись предсказания старого итальянского фокусника и музыканта Лионелли. Митя стал известным артистом, ему аплодировали зрители Берлина, Вены, Варшавы, городов Турции, Египта, Сирии. На родину Лон-го вернулся в начале первой мировой войны. После Октябрьской революции он выступал перед красноармейцами, рабочими и крестьянами, перестроив многие трюки и отказавшись от страшных номеров. Отвергая приглашения иностранных импрессарио, он продолжал работать в советском цирке. Имя Лон-го в последний раз стояло на афишах два десятилетия назад: факир ушел на пенсию.
Большую жизнь, полную драматических приключений, встреч с интереснейшими людьми дореволюционной России, прожил Дмитрий Иванович Лон-го. Можно заслушаться его рассказами — невыдуманными историями из прошлого дореволюционного цирка, комическими происшествиями, участником или свидетелем которых он был сам.