VIII
О своем горе магик рассказал Розалии Валентиновне. Ласковое выражение лица доброй женщины сменилось на минуту жестким и злым.
— Эки нежности! — сказала она в сердцах. Но потом принужденно улыбнулась.
— Материнское сердце, конечно! Да неужели ж вы не можете без нее? Как-нибудь уж постарайтесь, Павел Климентьич! Не возвращать же билеты! Да и нам деньги нужны! Шутка ли! сколько мы затратили!.. А барышню я вам найду... Вот муку приняла на себя! Все через свою доброту дурацкую! Ванечка! А Ванечка! обратилась она к мужу: — пошли-ка ты кого-нибудь за Пашкой... Пашка будет кстати, пожалуй! — сказала она магику. — Золотая девочка!
Она поцеловала кончики пальцев.
Через несколько минут явилась Пашка. Это была, действительно, золотая девочка, потому что вся она была рыжая и в веснушках. На ней было модное драповое пальто, на голове белый платочек, съехавший на затылок, фильдекосовые1 буракового2 цвета перчатки; и черные кругленькие глазки бегали, как у зверка.
— Ну, что надо, Розалия Валентиновна?
Poзaлия Валентиновна объяснила, что надо, и представила ее магику.
— Выдумали новости! — закричала Пашка. — Ха-ха-ха! Уморительные! Да меня все в городе знают!
Однако, она согласилась примерить корсет, для чего уединилась с магиком в маленькую уборную, находившуюся при зале. Она нисколько не стыдилась и хохотала, чувствуя прикосновение пальцев матка, когда он затягивал ремни. Нос его налился кровью.
— Отлично, — сказал магик со вздохом облегчения и с любезной улыбкой.
— Я вас видела, — лукаво проговорила Пашка, поворачиваясь. Корсет сидел на ней, точно вылитый, спускаясь, с одной стороны, по бедру, до колена.
— Где вы меня видели?
— У непременного члена... Помните, вы шли, а я лежала на диване.
— А!
Магик взял ее за руку, как вежливый кавалер, и подвел к станку. Станок состоял из массивного стального шеста, вбитого в пол эстрады. Магик пристегнул пряжки корсета, в который была облачена Пашка. Тотчас же она была приведена в горизонтальное положение и поднята на воздух, и, громко взвизгивая, красная от испуга, капризно трясла свободной ногой.
Напрасно магик увещевал ее вести себя спокойно. Она продолжала кричать.
Прибежала Розалия Валентиновна. Узнав, в чем дело, она напустилась на Пашку. И когда та заплакала, Розалия Валентиновна пригрозила, что поколотить ее. Пашка заревела. Розалия Валентиновна ударила ее по щеке. Пашка вдруг смолкла и покорилась. И через некоторое время она уж по-прежнему смеялась, не вынося прикосновения пальцев магика.
У Тириони было мягкое сердце. Три года назад, в Екатеринославе3, он увидел, как хозяин постоялого двора бьет толстой веревкой, почти канатом, маленькую худенькую девушку, с светлыми, как лен, волосами, и она покорно стоит перед этим грубым человеком, и даже крик у нее покорный, подавленный. Магик бросился на хозяина, оттолкнул его, накричал и взял под свою защиту девушку. Это была Марилька, сирота, дочь какой-то барыни, умершей в нищете на постоялом дворе, не то барышня, не то девчонка «на побегушках», не то любовница всех проезжих. Вечером магик сказал ей несколько душевных слов, а утром они уехали вместе... С тех пор магик знает, к чему приводит сердечная доброта.
И тем не менее, при других обстоятельствах, он не прочь был бы поухаживать за «золотой девочкой»; розовые пятна на щеке ее, представлявшие отпечаток тяжелой руки Розалии Валентиновны, вызывали в нем чувство жалости. Это чувство становилось особенно живым, благодаря блеску острых и белых, как у молодого щенка, зубов «золотой девочки», и особому выражению ее разбегающихся глазок.
Он продлил репетицию магнетизирования. Хотя «спящая красавица» всегда спит притворным сном, но доктор Тириони верил в животный магнетизм, и ему казалось, что на некоторых людей можно действовать усыпительно, протянув к ним известным образом руки. Он сделал опыт. Пашка с любопытством, затем с ужасом смотрела на доктора Тириони, застывшего в позе магнетизера, и снова стала кричать.
Магик улыбнулся. Общество Пашки спасло его на несколько минут от тоскливых мыслей... Он освободил ее и принялся за окончательные приготовления к вечеру.
Смерклось.
Зала имела продолговатую форму. Стены были выкрашены темной краской, и белые тоненькие колонны поддерживали по бокам потолок, с которого спускалась бронзовая люстра на двенадцать свечей. Венские стулья тесными рядами стояли по обеим сторонам узенькой полотняной дорожки, которая вела на эстраду. Магик метался но зале, расставлял столы, прибивал коленкор, смотрел, какой эффект производят издали магические канделябры, забегал в кассу и торговался с публикой, потому что некоторые, например, думской бухгалтер, требовали значительной скидки с назначенных цен за места.
Потом, когда уж стемнело и все было готово, он побрился в уборной, надел фрачную пару. Он принял торжественный вид и стал говорить вполголоса.
Пришли музыканты: первая скрипка, вторая, кларнет, контрабас. Этот последний инструмент, находившийся в распоряжении слепого еврея с белой бородой и белыми пейсами, отбрасывал огромную тень, которая, ползла по всей зале, загибалась и дрожала па потолке. Первый скрипач был франт, хоть и в длиннополом кафтане, и закурил папироску. Дувид Зурман спорил с другим музыкантом, у которого было бледное лицо, с вздутыми красными губами. Спор становился все громче и громче и, наконец, в нем принял участие весь оркестр Дувида Зурмана.
— Что такое, господа? Что тут такое? — спросил магик, подбегая к музыкантам.
— Эх-х! А! сволочь! — с негодованием заявил Зурман, указывая на музыкантов. — Денег вперед хочут... А игде я возьму?
Музыканты, в свою очередь негодуя, стали укладывать скрипки.
— Пажвольте, господин, — начал Зурман более спокойным голосом: — чи не можете вы дать теперь мои деньки? Я не для себя — храни меня Бог! — я для ихх... когда же они дурные!.. ну, и вы сами ишказали... Дайте, господин!..
Магик должен был бежать в кассу. Он принес им деньги в два приема. Музыканты повеселели; они дружески переговаривались и, настраивая скрипки, производили ту музыку, которая носить название кошачьей и, как думают, действует усладительно на китайское ухо.
Была зажжена люстра. С улицы можно было видеть, что в клубной зале яркий свет. Занавес из дешевенького ситца колебался посреди залы. Дождя не было, и публика стала собираться.
1 Фиделькос (от франц. fil d'Ecosse — шотландская нить) — гладкая крученая хлопчатобумажная пряжа, имеющая вид шелковой, употребляется на трикотажные изделия. Источник: Ушаков Д.Н. Толковый словарь русского языка.М.: Государственный институт «Советская энциклопедия»; ОГИЗ (т. 1); Государственное издательство иностранных и национальных словарей (т. 2–4), 1935–1940.
2 Бурак (также буряк) — украинское и белорусское название свеклы.
3 Екатеринослав (ныне Днепропетровск) — административный центр Екатеринославской губернии (ныне Днепропетровской области).