ШЕХТМАН Яков Моисеевич (1912 – 1994)
Яков Моисеевич Шехтман (5.05.1912, село Соколовка, Жашковский район, Черкасская обл., Украина – 11.02.1994, Москва) — представитель особой, довольно редкой ветви факирского искусства, так называемый «фонтанщик» или «человек-фонтан». С 1923 выступал в качестве акробата в балагане М. Зыкова, затем — в пантомиме «Бунтарь Кармелюк» — в сцене «На базаре» (Киевский цирк, 1930). Подготовил оригинальные номера «человек — огненный фонтан» и «человек-аквариум» (выпивал множество стаканов воды, глотал живых рыб и лягушек, затем выпускал изо рта водяные фонтаны). В 1949–54 в аттракционе Э.Т. Кио исполнял сатирическую сценку «Поджигатели войны», в которой извергал изо рта фонтан поджигаемого факелом керосина. Затем в течение четырнадцати лет работал в клоунской группе под руководством Олега Константиновича Попова. Участвовал в интермедиях: «Лекция», «Утопленник», «На мусор», «Симулянт», в спектакле «Сказка о попе и работнике его Балде»; успешно выступал в женских ролях (тетя Мотя в клоунаде «Олег Попов, Чижик, тетя Мотя и машина»). Оставил манеж в 1972 году. Автор воспоминаний.
Результаты поиска по Я.М. Шехтману отображены в статье к 100-летнему юбилею артиста.
Сочинения:
- Человек-фонтан [лит. обработка С. Кухаренко] // Советская эстрада и цирк», 1977, № 5, стр. 26–28;
- Человек-фонтан / Сборник «Встречи с цирковым прошлым». М.: Искусство, 1990, стр. 88–141.
Литература:
- Кио Э.Т. Фокусы и фокусники. М.: Искусство, 1958, стр. 86–87;
- Местечкин М.С. Невыдуманный цирк. М.: Искусство, 1978, стр. 11–13;
- Шнеер А.Я., Славский Р.Е. Цирк. Маленькая энциклопедия. М.: изд. «Советская энциклопедия», 1973, стр. 156, 245, фото на стр. 8 вкладки; 1979, стр. 274;
- Подсадка. Энциклопедическая статья (фото с О. Поповым и Я. Шехтманом в роли «подсадки») // Энциклопедия «Мир цирка». Т. 1. Клоуны. М.: «Кладезь», 1995, стр. 102;
- Славский Р.Е. Цирковое искусство России. Энциклопедия. М.: 2000, стр. 431;
- Дмитриев Ю.А. Знаменитости российского цирка. М.: РОССПЭН, 2009, стр. 158, 160, 162.
Из книги Э.Т. Кио «Фокусы и фокусники», 1958, стр. 86–87
Примером такой же политической сатиры был и номер «Поджигатели войны». Он представлял интерес еще и потому, что в нем, быть может, впервые, удалось наполнить смыслом чисто «факирские» приемы работы.
На манеже устанавливалась трибуна. Я выходил и объявлял:
— Сейчас я вам продемонстрирую речь одного из «деятелей» по вопросу о мире.
На трибуне — человек в цилиндре и фраке. Он беззвучно шевелил губами и яростно жестикулировал.
Режиссер-инспектор манежа заявлял, что ничего не понимает. Каково содержание его речи?
— Содержание речи? — переспрашивал я. — Это я вам сейчас покажу.
Я дотрагивался до человека «волшебной» палочкой, и у того изо рта начинала бить струя воды.
— Так это же не речь, а сплошная вода! — восклицал режиссер-инспектор.
Я предлагал показать изнанку этой речи. Господин снова появлялся на трибуне. С факелами в руках выходили артисты. Они окружали трибуну. Господин выпускал изо рта горящую струю керосина, и факелы ярко вспыхивали.
Коверный клоун недоумевал:
— Как же это так получается: сначала вода, а потом огонь?
Я говорил:
— Все правильно. Потому, что такие деятели и есть чистейшей воды поджигатели.
Человек-фонтан
Воспоминания Якова Шехтмана, опубликованные в журнале «Советская эстрада и цирк», № 5 1977, стр. 26–28
ЧЕЛОВЕК-ФОНТАН
Яков Шехтман отдал эстраде и цирку 45 лет. Он начал выступать, когда ему исполнилось 15 лет. В 1949 году он вошел в аттракцион Эмиля Кио, затем четырнадцать лет был партнером Олега Попова. Шехтман — артист оригинального, редкого жанра, называемого «человек-фонтан».
Ниже публикуем отрывки из воспоминаний Я. Шехтмана в литературной записи С. Кухаренко.
ГЛОТАТЕЛЬ АССИГНАЦИЙ
В самые первые годы Советской власти скитальческая жизнь циркового актера занесла меня в Уфу. Тогда там гастролировал цирк-шапито, принадлежавший одному борцу.
Время стояло тяжелое — трудно было с питанием и жильем. Выступления шли при полупустом цирке. «Горел» цирк, «горели» и мы, артисты. Хозяин, и без того большой скряга, на сей раз вообще не собирался нам платить. Больше всех он задолжал мне.
Помню, кончил я как-то свое выступление и быстро скрылся за форгангом. Не успел переодеться, как ко мне подлетел сам хозяин цирка:
— Послушай, Джек Валленс (так все звали меня в цирке), не мог бы ты выручить меня завтра? Заболел наш гипнотизер Орнальдо. Ну плачу, плачу, конечно!
— Вы мне и так за три месяца должны, — возразил я.
— Ну, хорошо, голубчик, — взмолился хозяин. — Как только сбор будет, с тобой первым рассчитаюсь.
Мне в голову пришла одна неплохая мысль, и я согласился.
На следующий день после своего номера я переоделся в какую-то рвань и вышел на манеж. Увидев оборванца, публика захихикала — чего, мол, ждать от такого типа.
Я долго рылся в карманах, выворачивая их, и вдруг на арену выпали четыре ассигнации. Публика громко захохотала:
— Тряси, тряси, может, еще деньги посыплются...
Я пальцем подозвал к себе здоровенного парня, сидевшего в первом ряду. Он подержал деньги, помял их, по моей просьбе свернул каждую ассигнацию в трубочку и положил в резиновый напалечник, чтобы они не раскрутились.
Неожиданно из публики на манеж вышел еще один парень, затем другой и молодая девушка в красной косыночке, и стали меня подозрительно осматривать.
Вдруг девушка взяла у рослого парня трубочки, развернула их:
— Товарищи, — обратилась она к публике, — так и есть, деньги настоящие: рубль, трешка, пятерка и десятка — никакого обмана.
Я попросил девушку вновь свернуть деньги в трубочки. Затем вышел за барьер, не спеша обошел зрителей, показал им трубочки с деньгами, потом встал на середину арены, глубоко вздохнул и проглотил деньги.Наступило гробовое молчание.
Слышу кто-то из передних рядов ехидно заявляет:
— Поди, фокус какой, давай и я проглочу! Раздался дружный хохот.
Я спокойно стоял, а рядом мои ассистенты — три парня и девушка в косынке. Показав им пустой рот, я спросил:
— Какую ассигнацию достать первой?
Вот тут и началось: кто кричит давай десятку, кто — пятерку, кто орет трешку...
Всех успокоила девушка в косынке:
— Гони десятку!
Я сделал несколько движений губами, вынул изо рта трубочку и протянул ее девушке.
— Она и есть, настоящая десятка, — заявила громко моя добровольная помощница.
За десяткой последовали пятерка, рубль, трешка... Наблюдавший за всем хозяин подбежал ко мне, потряс мне руки и увел за кулисы.
— Послушай, Джек, здорово! Очень здорово! Хочешь каждый день выступать? Втрое плачу...
Слух опять резануло слово «плачу». И тут у меня мгновенно созрел план.
— С удовольствием, тем более, что сейчас позарез деньги нужны. Постойте, а с чем же мне выступать — эти-то деньги у знакомого взял.
Хозяин помялся:
— Завтра перед выходом дам.
На другой вечер он перед выходом протянул мне несколько крупных ассигнаций.
Фокус опять удался на славу. Публика восторженно аплодировала. За кулисами меня ждал радостный хозяин. Возвратив ему деньги, попросил тщательно пересчитать. Он предложил оставить их у себя для завтрашнего выступления, но я наотрез отказался, объяснив, что боюсь потерять — сумма-то очень большая, куда больше, чем он мне задолжал.
С новым номером я выступал каждый вечер, пока мы гастролировали в Уфе. Слух о глотателе денег разнесся по всему городу, народ повалил в цирк, сборы росли. Хозяин был в великолепном расположении духа.
Наступил прощальный вечер. Я вновь проделал трюк с деньгами. Публика требовала повторить еще и еще. И тут я решил, что пора кончать, и обратился к зрителям:
— Уважаемая публика, смею вас огорчить — на сей раз фокус не удался.
За кулисами меня ждал раздосадованный владелец цирка.
— Верните деньги!
— Какие деньги? — удивленно спросил я. — Трюк не удался, они застряли в желудке...
В тот же вечер с ручным чемоданчиком я бойко шагал к железнодорожному вокзалу. В кармане лежала кругленькая сумма, которая, кстати, полагалась мне за мои выступления. Я проучил скупого хозяина — он-то ведь рассчитывал не заплатить мне, как не платил и другим артистам.
С работой было по-прежнему трудновато, и я решил попытать счастья в Перми. По приезде в город сразу же направился на Мотовилиху, где давались цирковые представления. Хотя цирк и был в ведении ГОМЭЦ (Государственного объединения музыкальных, эстрадных и цирковых предприятий), директор в то время имел право лично заключать договоры с артистами на определенный срок. Как актера директор меня совсем не знал, и поэтому я получил решительный отказ.
Выйдя из цирка, неожиданно лицом к лицу столкнулся с давним знакомым — гипнотизером Орнальдо. Узнав о моем бедственном положении, он хлопнул меня по плечу:
— Не унывай, дружище, как-нибудь уладим твои дела. На следующий вечер мы сидели в маленьком кафе и не спеша тянули популярный в ту пору желудевый кофе. Орнальдо объяснял мне:
— Возле цирка сидит чистильщик сапог, его хорошо видно из окна директорского кабинета. Завтра подойдешь к нему, попросишь почистить ботинки и внимательно наблюдай за окном. Как только я отодвину занавеску, сразу же начинай. Понял?
К назначенному месту я пришел раньше времени, уселся на скамейку и уткнулся в газету. Пришел чистильщик. Я попросил хорошенько почистить мои ботинки и стал пристально наблюдать за указанным окном, задернутым занавеской.
— Готово-с, — протянул сапожник.
— Еще разок, да получше, — попросил я, не отрывая глаз от заветного окна.
— Ботинки блестят, что надо. Платите, человек хороший.
— Выручай, дружище, почисти-ка еще разок. Чистильщик посмотрел на меня так, как смотрят на человека, у которого не все дома, и щетки вновь ловко забегали по отполированным уже ботинкам.
Сейчас уже точно не помню, сколько раз он принимался чистить мои ботинки — раз пять-шесть не меньше, пока, наконец, не открылась заветная занавеска. Я моментально рассчитался с чистильщиком, незаметно выпил из пузырька керосин, повернулся в сторону окна, чтобы директор мог хорошо видеть меня, и чиркнул спичкой. Огненный фонтан вырвался из моего рта. Сапожник от испуга свалился со своего стульчика, прохожие шарахнулись в сторону...
Потом Орнальдо рассказал, что произошло в кабинете: — Ты понимаешь, я сказал ему, что он зря недооценивает моих способностей. И тут же предложил показать такое, чего он никогда не видывал. Директор заинтересовался. Я быстро подвел его к окну, отдернул занавеску и, указав на тебя, заявил, что вот сейчас этот человек по первому моему желанию испустит из чрева огонь. Не успел я произнести эти слова, как столб огня взмыл вверх. Директор пришел в неописуемый восторг.
Наша цель была достигнута: Орнальдо создал себе хорошую рекламу, а я с его помощью подписал контракт.
БУХГАЛТЕР ПОНЕВОЛЕ
Концертный ансамбль нашего полка часто выступал перед подразделениями бригады и соседних частей.
Как-то раз после выступления перед бойцами, уходившими на фронт, меня вызвал полковник Сологубовский:
— Рядовой Шехтман, не пора ли вам менять репертуар — бензин да керосин. Огонь всем вот как надоел, — и полковник сделал рукой жест, словно хотел перерезать себе горло.
Я задумался. Долго ломал голову и ничего сообразить не мог. Но однажды, зайдя в бухгалтерию, машинально остановил взгляд на пальцах бухгалтера, ловко перебрасывающих костяшки на счетах. В цирке я не раз встречался с артиста ми — «счетными машинами», но секрет их номеров я, конечно, не знал. И вдруг у меня созрел смелый план.
С трудом удалось уговорить бухгалтера, человека довольно почтенного возраста, стать моим помощником. Во время моего выступления он должен был сидеть за кулисами, смотреть, что пишут на школьной доске, считать на счетах и быстро писать на бумаге крупными цифрами результат.
Наступил праздничный концерт. Подошел мой черед выступать. Бойко выхожу на сцену, устанавливаю школьную доску в углу, чтобы она была хорошо видна бухгалтеру за кулисами. Вызываю из публики желающего написать на доске какое-нибудь трехзначное число. Смельчак нашелся не сразу. Затем прошу другого, третьего, четвертого. Бойцы все разные, чтобы зрители не думали, будто в зале мой специальный «подсадной» сидит.
Обращаюсь к публике — сложить?
Хором отвечают:
— Давай!
Закрываю лицо руками, будто считаю в уме, а сам делаю пару шагов к занавеси. Хорошо вижу крупные цифры. Быстро поворачиваюсь к публике, называю ответ и прошу записать его на доске, где один из солдат еще раз производит подсчет. Ответ мой правильный. Зал аплодирует.
С помощью бухгалтера быстро умножаю трехзначные числа, четырехзначные, пятизначные, до шестизначных дошел, вот тут-то и произошла осечка — сумма получилась громадная, но в окончании вместо 18 бухгалтер в спешке 19 написал. Ну ничего, успех был поразительный. Все начальство, и полковник в том числе, хвалило меня за новый номер.
Прошло месяца полтора, как вдруг меня в штаб к полковнику вызывают. Явился. Докладываю.
— Так вот, боец Шехтман, вы большой мастер считать. Завтра к нам ревизия из армии приедет, придется бухгалтеру помочь.
Напрасно я доказывал, что у меня это фокус такой, что, мол, считаю-то слабо. Полковник ни за что поверить не хотел.
Трудно сейчас сказать, сколько тысяч костяшек перебросить пришлось, но до сих пор при виде счетов меня дрожь берет. Вот во что мне новый фокус обошелся!
РАБОТАЯ С КИО
Зимой 1949 года я выступал в Одесском цирке и, как обычно, исполнял свой номер «Человек-фонтан».
Как-то вечером, выйдя из уютного кафе на Дерибасовской, я буквально столкнулся с замечательным цирковым режиссером Арнольдом Григорьевичем Арнольдом и известным иллюзионистом Эмилем Теодоровичем Кио. Я знал, что Арнольд ставит для Кио в Одесском цирке новую программу — она должна состоять из сюжетных сценок, построенных на трюках иллюзии, иметь политическое звучание, клеймить противников мира на земле.
Обменявшись дружескими рукопожатиями — мы давно знали друг друга, — не спеша пошли по направлению к Одесской опере.
Бывает же так: вдруг в одной из витрин магазина мое внимание привлек большой красочный плакат. На нем был изображен империалист. Стоя на высокой кафедре, он лил воду, произнося миролюбивые речи, а с другой стороны вырывались фонтаны огня. Вокруг него были фигуры вояк и бизнесменов. Подпись гласила: «Кухня поджигателей войны».
«Ведь и у меня так — и фонтаны воды и языки пламени», — подумал я и поделился с попутчиками своими соображениями, сказав, что мог бы изобразить такого двуличного оратора.
Арнольд Григорьевич сначала махнул рукой, мол, пустое, но потом задумчиво проговорил:
— А знаете, пожалуй, стоящая идея!
И тут же мы втроем стали обсуждать будущий номер, решив включить его в новую программу Кио.
Арнольд Григорьевич попросил написать текст сатириков В. Бахнова и Я. Костюковского, которые сотрудничали с Кио (в это время они находились в Одессе).
Через несколько дней текст был готов. Начались репетиции.
И вот настал день премьеры. В новую программу Кио была включена сценка с моим участием. Выглядела она так. Эмиль Теодорович громко объявляет:
— Сейчас продемонстрирую речь одного из крупнейших «специалистов» по вопросам о мире.
На арену выносят черную трибуну. Следом выхожу я — в черном фраке, цилиндре и белых перчатках, с важным видом становлюсь за трибуну, раскланиваюсь и начинаю, плавно жестикулируя руками, изображать оратора.
Коверный обращается к иллюзионисту:
— Товарищ Кио, о чем это он говорит, я никак понять не могу?
— Сейчас все поймете, — отвечает Кио.
Он подходит к трибуне и тоненькой «волшебной» палочкой слегка касается моих губ, и в ту же секунду изо рта вырывается лавина воды.
— Сплошная вода! — восклицает коверный.
— Вода, но это не так безобидно, как кажется, — замечает Кио. — Вот изнанка этой речи.
Я нагибаюсь, беру спрятанный в трибуне зажженный факел, подношу ко рту и тут же начинаю извергать огонь. Ни у кого из зрителей не остается сомнения, что перед ними поджигатель войны, готовый все испепелить. Лишь коверный удивляется:
— Ничего не понимаю — сначала вода, потом — огонь. Кио объясняет ему:
— Такие деятели и есть чистейшей воды, поджигатели войны.
Эта сценка нравилась зрителям. С успехом, превзошедшим все ожидания, шла и вся программа Кио. Помню, рецензенты тогда писали, что известный артист «встал на путь политической иллюзии».
Я выступал в аттракционе Кио четыре года. Потом Кио стал готовить новую программу. В это время известный клоун Олег Константинович Попов предложил мне стать его партнером. Я согласился. Мы подготовили немало сценок, в которых пригодились мои способности «человека-фонтана»: «Симулянт с огнем», «Утопленник», «Лекция», «На мусор». Репризы эти всегда вызывали смех и аплодисменты зрителей.
Я. Шехтман
Рис. С. Хализова
Рыба или лягушка?
Глава из книги Ю.В. Никулина «Почти серьезно...», 1977 (цитируется по изданию М.: Терра, 1995, стр. 207–210)
РЫБА ИЛИ ЛЯГУШКА?
По Москве пустили слух о Кабарге. Первой в наш дом его принесла мама. (Услышала в очереди.) Рассказывали, что на Курильских островах стали вдруг пропадать наши пограничники. Усилили охрану границы. И однажды ночью заметили, как в тумане к часовым стали подкрадываться две волосатые голые женщины гигантского роста. Одна убежала. А вторую с трудом, но поймали. Ее связали и в клетке привезли в столицу. Будут показывать в зоопарке. Женщину зовут Кабарга. Я тогда подумал, лучше бы показывали в цирке.
Люди сломя голову неслись в зоопарк, покупали билет и бежали к клетке с Кабаргой. На клетке висела табличка с надписью: «Кабарга — парнокопытное млекопитающее из семейства оленевых. Питается растениями».
Из-за решетки на толпы любителей сенсации, меланхолично жуя, смотрели маленькие симпатичные олени.(Из тетрадки в клеточку. Январь 1949 года)
В Кемерове в один из выходных дней я побывал в чудом сохранившемся настоящем цирковом балагане. Кто его возглавлял, от какой организации (филармонии, эстрады, цирка) он работал — неизвестно. Балаган — небольшое, сколоченное из неоструганных досок и обрезков фанеры полусарайного вида сооружение, стоял на базаре и выглядел таким, как и описывал балаганы в своей книге Дмитрий Альперов. Играла радиола. Над входом в балаган помост, так называемый раус. На нем стоял в потрепанном клоунском костюме размалеванный пьяный человек-зазывала. Он бил палочкой по металлическому треугольнику и хриплым голосом зазывал «почтеннейшую публику» посмотреть «удивительнейшее представление». На фанерном, наполовину залепленном снегом щите краской, потускневшей от времени, был нарисован мужчина во фраке. Так выглядела реклама «чудо-человека» Али-Аргана. Безграмотная надпись сообщала, что это «человек-фонтан», который ведрами пьет воду, а также глотает живых рыб и лягушек и возвращает их по желанию публики. Посмотреть «удивительнейшее представление» повел меня Жорж Карантонис.
В балагане сыро и холодно. Слабое освещение. На публику и артистов сверху капает вода.
Первый номер — «Человек без костей»! Худощавый мужчина с ярко накрашенными губами гнулся как рези новый, закладывал ноги за голову и в такой позе на руках прыгал по сцене. Затем выступали слабый жонглер и пара невыразительных акробатов.
В паузах появлялся карлик. Его толкали, били метлой, шпыняли. Он вызывал чувства жалости и грусти.
Показывали и «борьбу человека с диким медведем». Выходил мужчина, якобы из публики (тот самый, что до начала представления зазывал на раусе в цирк), и боролся с медведем. Облезлый мишка вставал на задние лапы, передние положив на плечи артиста. Борец корчился, изображая, будто бы ведет с медведем неравную борьбу. После небольшой возни медведь оказывался на лопатках. Грустное зрелище. Становилось Жаль и артиста и животное. Но самое удивительное, что публика, заполнившая этот сарай, радостно аплодировала и восторженно кричала.
Коронным номером подавалось выступление «человека-фонтана» Али-Аргана. На манеж-сцену выходил человек во фраке и под звуки фокстрота — на радиоле крутилась пластинка «Рио-Рита» — начинал ни с того ни с сего пить воду. Униформисты и артисты, одетые под униформу, выбегали со стаканами, фужерами, рюмками, кружками, чашками, и все подносили ему воду. Он жестом показывал, что правая рука устала, и брал сосуды левой рукой. Последним принесли кувшин из темного стекла.
— Керосин, — шепнул мне Жорж.
Али-Арган выпил содержимое кувшина, потом взял в руки маленький факел и стал изрыгать изо рта пламя, направляя его в первые ряды. Публика от неожиданности шарахнулась.
Мы с Жоржем Карантонисом сидели близко и ощутили жар.
— Неужели по-настоящему все пил? — спросил я у Карантониса.
— Да, тут без дураков, — ответил Жорж.
В это время Али-Арган начал извергать изо рта воду фонтаном в три струи.
— Видишь, — комментировал Карантонис, — сначала шел керосин, ведь он легче воды. А теперь вода.
Покончив с фонтаном, Али-Арган приступил к своему финальному трюку.
Оркестр, записанный на пластинку, играл танго. На манеж вынесли два столика с небольшими аквариумами. В одном плавали рыбки, в другом — лягушки. Прозрачной кружкой под хрусталь «чудо-человек» зачерпывал вместе с водой лягушек и рыбок и по очереди глотал их.
Музыка стихала. Ведущий программу громко спрашивал у зрителей, что они желают видеть — рыбу или лягушку?
— Рыбу, лягушку, рыбу… — нестройно кричали в зале.
— Рыбу, — просил ведущий.
Али-Арган, сделав икательное движение, вынимал изо рта за хвост рыбу. Таким же способом, только уже за лапки, он доставал лягушку.
Публика восторженно ахала и охала. На этом представление заканчивалось.
К концу представления мне вдруг стало грустно. Я заметил, что и Карантонис сидит подавленный. Стыдно было оттого, что люди выступали от имени цирка. А стало быть, и я, как артист цирка, имею непосредственное отношение к этому неприглядному зрелищу.
Когда объявили об окончании представления, Карантонис предложил:
— Хочешь, пойдем за кулисы?
Я отказался. Балаган произвел на меня гнетущее впечатление. На минуту представил себя в балагане, и мне стало страшно. Старый деревянный Кемеровский цирк по сравнению с балаганом показался мне дворцом.
Али-Арган — «человек-фонтан». Рис. Юрия Никулина С одним из представителей жанра «человек-фонтан» я встретился несколько позже, когда такого рода номера запретили и этот человек вынужден был уйти на пенсию, благо возраст ему позволял. Буду называть его Кузьминым.1 Он рассказывал мне, что жанр этот трудный. Сам Кузьмин учился в двадцатых годах у заезжего иностранца. Тренировка растягивания желудка мучительна и болезненна, и начинать ее нужно в молодости. Артист не ест до спектакля несколько часов. Желудок ко времени выступления должен быть совершенно пустым. Обычно Кузьмин ел только поздно вечером. Ел много и, как он говорил, никогда не ощущал сытости.
Кузьмин рассказывал мне, что во время войны он пользовался преимуществами своего жанра.2 Утром шел на рынок, подходил к рядам, где стояли возы спекулянтов с бутылями керосина, и громко, так, чтобы слышали окружающие, спрашивал у первого попавшегося дядьки:
— Керосин-то крепкий?
И знал наверняка, что последует ответ:
— А ты попробуй.
После этого Кузьмин просил налить ему литровую банку и выпивал керосин, за который люди платили большие деньги. Все кругом замирали.
— Нет, не очень крепкий, — говорил Кузьмин и, вытирая платком рот, собирался уходить.
— У меня попробуй, у меня! — кричали с возов.
Выпив литра четыре, артист спокойно уходил. А с возов восторженно орали и никаких претензий за выпитый бесплатно керосин не предъявляли. И никто не знал, что недалеко за забором стояла жена Кузьмина с бутылью и воронкой. Керосин из желудка артиста перекачивался в бутыль. А потом продавался. На вырученные деньги Кузьмин покупал хлеб, масло, молоко.
1 Очевидно, что под Кузьминым подразумевается Шехтман. Сегодня, когда уже нет ни Никулина ни Шехтмана, можно лишь догадываться, почему Юрий Владимирович не назвал настоящую фамилию артиста. Книга «Почти серьезно...» написана еще при жизни Якова Моисеевича, а значит, он сам мог попросить автора не раскрывать его имя. Причиной такой «скромности» могли стать негативные оценки балаганного глотателя лягушек и сомнительный с точки зрения морали «фокус» с керосином. По тем же соображениям псевдоним мог ввести и сам Юрий Владимирович, в высшей степени порядочный и тактичный человек. Обратите внимание, что несмотря на серьезные разногласия с О.К. Поповым, Ю.В. Никулин ограничился намеком на вынужденную пенсию Кузьмина-Шехтмана, умолчав о ее истинных причинах (см. об этом в воспоминаниях А.П. Алешичева). На мой взгляд, появление псевдонима Кузьмин вызвано желанием Юрия Владимировича как можно надежнее скрыть факт, что факир-фонтанщик Али-Арган — это все тот же Шехтман в период работы в балагане Зыкова.
2 Шехтмановский «развод» торговцев керосином в различных вариациях встречается и в других источниках (см. здесь).
