ГЕОРГИНИ Жорж — КРАВЧЕНКО Георгий Самойлович
Жорж Георгини, настоящее имя Георгий Самойлович Кравченко (? – ?, Киев) — факир-фонтанщик, фокусник. Начал артистическую карьеру в цирке как исполнитель факирских трюков «человек-аквариум» и «человек-фонтан». Впоследствии работал в Киевской филармонии как фокусник. Предположительно фигурировал в книге книге Ю.В. Никулина «Почти серьезно...» под вымышленной фамилией Кузьмин.
К сожалению, сведения об артисте скудны и обрывочны. Толчком к созданию данной биографической страницы стали воспоминания о Георгии Кравченко его приятельницы и коллеги по Киевской филармонии Аллы Валериевны Князевой, опубликованные в интернете в 2008 году. До знакомства с этим очерком предполагалось, что упомянутый в мемуарах Ю.В. Никулина исполнитель — это факир-фонтанщик Я.М. Шехтман. Просьба поделиться любой имеющейся информацией о Жорже Георгини (Георгии Кравченко).
Литература:
- Никулин Ю.В. Почти серьезно... // Журнал «Молодая гвардия», 1977;
- Князева А.В. Воспоминания о Жорже Георгини / Сайт ord-ua.com, 7.04.2008.
Глава из книги Ю.В. Никулина «Почти серьезно...», 1977 (цитируется по изданию М.: Терра, 1995, стр. 207–210)
Рыба или лягушка?
По Москве пустили слух о Кабарге. Первой в наш дом его принесла мама. (Услышала в очереди.) Рассказывали, что на Курильских островах стали вдруг пропадать наши пограничники. Усилили охрану границы. И однажды ночью заметили, как в тумане к часовым стали подкрадываться две волосатые голые женщины гигантского роста. Одна убежала. А вторую с трудом, но поймали. Ее связали и в клетке привезли в столицу. Будут показывать в зоопарке. Женщину зовут Кабарга. Я тогда подумал, лучше бы показывали в цирке.
Люди сломя голову неслись в зоопарк, покупали билет и бежали к клетке с Кабаргой. На клетке висела табличка с надписью: «Кабарга — парнокопытное млекопитающее из семейства оленевых. Питается растениями».
Из-за решетки на толпы любителей сенсации, меланхолично жуя, смотрели маленькие симпатичные олени.
(Из тетрадки в клеточку. Январь 1949 года)
В Кемерове в один из выходных дней я побывал в чудом сохранившемся настоящем цирковом балагане. Кто его возглавлял, от какой организации (филармонии, эстрады, цирка) он работал — неизвестно. Балаган — небольшое, сколоченное из неоструганных досок и обрезков фанеры полусарайного вида сооружение, стоял на базаре и выглядел таким, как и описывал балаганы в своей книге Дмитрий Альперов. Играла радиола. Над входом в балаган помост, так называемый раус. На нем стоял в потрепанном клоунском костюме размалеванный пьяный человек-зазывала. Он бил палочкой по металлическому треугольнику и хриплым голосом зазывал «почтеннейшую публику» посмотреть «удивительнейшее представление». На фанерном, наполовину залепленном снегом щите краской, потускневшей от времени, был нарисован мужчина во фраке. Так выглядела реклама «чудо-человека» Али-Аргана. Безграмотная надпись сообщала, что это «человек-фонтан», который ведрами пьет воду, а также глотает живых рыб и лягушек и возвращает их по желанию публики. Посмотреть «удивительнейшее представление» повел меня Жорж Карантонис.
В балагане сыро и холодно. Слабое освещение. На публику и артистов сверху капает вода.
Первый номер — «Человек без костей»! Худощавый мужчина с ярко накрашенными губами гнулся как резиновый, закладывал ноги за голову и в такой позе на руках прыгал по сцене. Затем выступали слабый жонглер и пара невыразительных акробатов.
В паузах появлялся карлик. Его толкали, били метлой, шпыняли. Он вызывал чувства жалости и грусти.
Показывали и «борьбу человека с диким медведем». Выходил мужчина, якобы из публики (тот самый, что до начала представления зазывал на раусе в цирк), и боролся с медведем. Облезлый мишка вставал на задние лапы, передние положив на плечи артиста. Борец корчился, изображая, будто бы ведет с медведем неравную борьбу. После небольшой возни медведь оказывался на лопатках. Грустное зрелище. Становилось Жаль и артиста и животное. Но самое удивительное, что публика, заполнившая этот сарай, радостно аплодировала и восторженно кричала.
Коронным номером подавалось выступление «человека-фонтана» Али-Аргана. На манеж-сцену выходил человек во фраке и под звуки фокстрота — на радиоле крутилась пластинка «Рио-Рита» — начинал ни с того ни с сего пить воду. Униформисты и артисты, одетые под униформу, выбегали со стаканами, фужерами, рюмками, кружками, чашками, и все подносили ему воду. Он жестом показывал, что правая рука устала, и брал сосуды левой рукой. Последним принесли кувшин из темного стекла.
— Керосин, — шепнул мне Жорж.
Али-Арган выпил содержимое кувшина, потом взял в руки маленький факел и стал изрыгать изо рта пламя, направляя его в первые ряды. Публика от неожиданности шарахнулась.
Мы с Жоржем Карантонисом сидели близко и ощутили жар.
— Неужели по-настоящему все пил? — спросил я у Карантониса.
— Да, тут без дураков, — ответил Жорж.
В это время Али-Арган начал извергать изо рта воду фонтаном в три струи.
— Видишь, — комментировал Карантонис, — сначала шел керосин, ведь он легче воды. А теперь вода.
Покончив с фонтаном, Али-Арган приступил к своему финальному трюку.
Оркестр, записанный на пластинку, играл танго. На манеж вынесли два столика с небольшими аквариумами. В одном плавали рыбки, в другом — лягушки. Прозрачной кружкой под хрусталь «чудо-человек» зачерпывал вместе с водой лягушек и рыбок и по очереди глотал их.
Музыка стихала. Ведущий программу громко спрашивал у зрителей, что они желают видеть — рыбу или лягушку?
— Рыбу, лягушку, рыбу… — нестройно кричали в зале.
— Рыбу, — просил ведущий.
Али-Арган, сделав икательное движение, вынимал изо рта за хвост рыбу. Таким же способом, только уже за лапки, он доставал лягушку.
Публика восторженно ахала и охала. На этом представление заканчивалось.
К концу представления мне вдруг стало грустно. Я заметил, что и Карантонис сидит подавленный. Стыдно было оттого, что люди выступали от имени цирка. А стало быть, и я, как артист цирка, имею непосредственное отношение к этому неприглядному зрелищу.
Когда объявили об окончании представления, Карантонис предложил:
— Хочешь, пойдем за кулисы?
Я отказался. Балаган произвел на меня гнетущее впечатление. На минуту представил себя в балагане, и мне стало страшно. Старый деревянный Кемеровский цирк по сравнению с балаганом показался мне дворцом.
Али-Арган — «человек-фонтан». Рис. Юрия Никулина С одним из представителей жанра «человек-фонтан» я встретился несколько позже, когда такого рода номера запретили и этот человек вынужден был уйти на пенсию, благо возраст ему позволял. Буду называть его Кузьминым.1 Он рассказывал мне, что жанр этот трудный. Сам Кузьмин учился в двадцатых годах у заезжего иностранца. Тренировка растягивания желудка мучительна и болезненна, и начинать ее нужно в молодости. Артист не ест до спектакля несколько часов. Желудок ко времени выступления должен быть совершенно пустым. Обычно Кузьмин ел только поздно вечером. Ел много и, как он говорил, никогда не ощущал сытости.
Кузьмин рассказывал мне, что во время войны он пользовался преимуществами своего жанра.2 Утром шел на рынок, подходил к рядам, где стояли возы спекулянтов с бутылями керосина, и громко, так, чтобы слышали окружающие, спрашивал у первого попавшегося дядьки:
— Керосин-то крепкий?
И знал наверняка, что последует ответ:
— А ты попробуй.
После этого Кузьмин просил налить ему литровую банку и выпивал керосин, за который люди платили большие деньги. Все кругом замирали.
— Нет, не очень крепкий, — говорил Кузьмин и, вытирая платком рот, собирался уходить.
— У меня попробуй, у меня! — кричали с возов.
Выпив литра четыре, артист спокойно уходил. А с возов восторженно орали и никаких претензий за выпитый бесплатно керосин не предъявляли. И никто не знал, что недалеко за забором стояла жена Кузьмина с бутылью и воронкой. Керосин из желудка артиста перекачивался в бутыль. А потом продавался. На вырученные деньги Кузьмин покупал хлеб, масло, молоко.
Воспоминания неизвестной артистки Киевской филармонии
Опубликовано 7.04.2008 на сайте ord-ua.com
Через наш жизненный путь проходит масса людей: и тех о которых вспоминать не хочется, и тех о которых вспоминаешь с любовью, и тех о которых вспоминаешь с улыбкой, а иногда попадаются на пути люди-самородки, которые встречаются раз на сотни лет. Вы оживили мою память, и мне захотелось написать об одном таком самородке, о дяде Жоре Кравченко.
Сегодня перерыла всю гардеробную, вынесла мешков восемь всякого хлама и о, радость, нашла! Старая, конца двадцатых прошлого столетия, цирковая афиша с надписью «Жорж Георгини человек-фонтан». Это все, что у меня осталось от дяди Жоры.
В молодости он работал в цирке «человеком-фонтаном». Жора имел странное свойство желудка: он у него мог растягиваться до больших размеров, в этом, собственно, и заключался его номер. На арене ему выносили ведро воды, и он его постепенно выпивал на глазах у изумленной публики, потом он еще выпивал бутылку керосина, который был легче воды и в желудке оставался сверху воды. После этого он начинал тонкой струйкой выпускать из себя жидкость, изображая фонтан. Первым выходил керосин, и его поджигали в ведре, а последующая выходящая вода это пламя гасила. Такой себе незатейливый цирковой номер.
Мне уже ничего этого увидеть не довелось. Когда я познакомилась с этим человеком, ему уже было лет 75 не меньше. Ему давно врачи запретили исполнять этот номер, и он в концертах показывал фокусы. Юрий Никулин в своей потрясающей книге «Почти серьезно…» вспоминает о дяде Жоре, как он во время войны ходил на базар и у торговцев керосином спрашивал: «Керосин свежий?» Ему удивленно отвечали: «Свежий!» Тогда Жора доставал кружку и просил ему налить попробовать, и изумленные торговцы наливали ему с полкружки попробовать. Вот он обойдет ряды, «напробуется» керосина — все не то ему, и уходит, а за воротами базара его ждала жена с бидончиком, куда он этот керосин и сливал из своего желудка. Так благодаря Жоре весь цирк был со светом (керосинкой).
Ну, то все было давно. Вспомнить уже некому. А в годы моей юности о Жоре ходили такие байки-рассказы, что я еще не будучи с ним знакома, знала о нем столько всего… На любом концерте только и слышно было, а ты помнишь как Жора разыграл того-то? И в ответ: а ты помнишь, как Жора этого… Это был человек-легенда. Жору знали все циркачи, эстрадники, филармонические, театральные и киношные. Это был гений розыгрыша. Он разыгрывал настолько искусно, смачно и уникально, что потом весь Киев пересказывал его розыгрыши и хохмы.
Приведу один пример. Был такой балалаечник Алексей Калинкин3, человек с тяжелой судьбой. У него во время войны один немецкий генерал забрал жену и троих детей. Жена была красавица и пела в опере, немец влюбился и увез их — никто не знает куда. Леша их больше не видел. Так вот над Лешей все потешались, ну, такой себе «лопух». Его всегда подкалывали. Однажды приехали на гастроли в какой-то городок на Донбассе и Леша, выходя из автобуса, сказал: «А ведь в этом городке я родился! Как сейчас помню, улица такая-то, дом такой-то». Ну, сказал и сказал — никто внимания не обратил. Но не Жора. Он тут же, бросив вещи в гостинице, помчался на ту самую улицу и нашел тот самый дом, за бутылку договорился с хозяином дома, чтобы тот помог ему разыграть друга. Потом Жора рванул в клуб и опять же за бутылку договорился с художником и тот нарисовал ему под мрамор почетную доску. А за час до концерта Жора собрал всех в фойе гостиницы и заставил всех пойти и посмотреть дом, в котором родился Леша. Все пошли и Леша, разумеется, всех повел. Но когда все подошли к дому и увидели на нем мемориальную доску с надписью «В этом доме родился знаменитый русский балалаечник Алексей Калинкин» — все хором сказали: «Леша, ... твою мать!» Надо было видеть в тот момент Лицо Леши. А народ только на следующий день узнал, что это Жорина хохма.
Никогда никто не обижался на Жорины шутки, это был человек-праздник, которого всегда ждали и которого все любили. Когда на гастролях у артистов заканчивались суточные, и выпить уже было не на что, Жора договаривался с официантом в ресторане, который нас кормил все гастроли и разводил гуляющих в кабаке мужиков. Официант, между прочим, сообщал мужикам, что за тем столиком сидит дед, который может выпить ящик водки и не опьянеет. Подвыпившие мужики заводились и начинали спорить между собой, потом кто-то не выдерживал — подходил к Жоре и интересовался, а правда ли это? Жора предлагал им поспорить с ним, мужики спрашивали: — На что спорим? И Жора спокойно говорил: — На бутылку. Тогда ребята совещались и соглашались. Они приносили ящик водки, а Жора перед этим выпив стакан подсолнечного масла, принесенный официантом, подходил, и бутылка за бутылкой вливал себе в желудок водяру. Потом он говорил, что ему нужно пойти отлить в туалет и в сортире отливал все назад из желудка в раковину, подсолнечное масло нужно было, чтобы не обжечь желудок. После этого он возвращался за стол, что называется «ни в одном глазу». Мужики в шоке, выставляли ему проспоренную бутылку водки, и Жора выпив рюмку со своими коллегами, тут же становился пьяным.
Когда судьба преподнесла мне подарок и познакомила нас с дядей Жорой, он уже давно был на пенсии и подрабатывал иногда концертами на праздники, когда было много концертов и артистов не хватало, а особенно на новогодних утренниках, где дядя Жора всегда был неподражаемым Дедом Морозом. Дети его обожали. Дед Мороз, да еще и показывающий фокусы. Мэтр тогда уже с трудом передвигался, ходил с палочкой, но ходил потому что знал: пока ходит — жив.
На Крещатике был генделик «Струмок», сейчас на его месте стоит гостиница «Крещатик». А раньше в этом легендарном генделике была актерская забегаловка. Там были две колоритные буфетчицы, любящие артистов и никогда не обманывающие клиентов. Они варили сосиски, и у них всегда был хорошего качества коньяк и кофе. Об этом генделике можно написать книгу — какая жизнь там кипела. И вот в этой забегаловке однажды за чашкой кофе с коньяком этот мудрый человек признался мне, что у него нет ног. Я была тогда потрясена. Все как-то знали, что у него больные ноги, но это из-за того, что он плохо ходил. На самом деле никто и не догадывался, что он без ног. Я одна знала его секреты, о которых никто и не догадывался.
Он рассказал мне о том, что у него погиб сын, парня сбил троллейбус в 20 лет, и у него осталась беременная жена и дядя Жора с женой предложили ей отдать ребенка им, а самой устраивать личную жизнь — она согласилась, и они усыновили собственного внука и воспитывали его. То, что он мне рассказывал, оно, порой, так не вписывалось в представления об этом человеке, который всю свою жизнь шутил и радовал окружающих. Его последняя жена была лет на 30 моложе его, но много хворала. Она была вокалисткой в филармонии. Все деньги, которые Жоре удавалось подзаработать, в кассе филармонии получала она, и у мэтра в кармане никогда не было лишней копейки, а «Струмок» и встреча с друзьями — это было святое.
Я обожала дядю Жору за ту радость, которую он дарил всем и мне в частности. А он любил меня просто так (за человечность). У меня всегда были деньги, и Жора знал, что я никогда ему не откажу в нескольких рублях. Я с большим удовольствием давала ему 2–3 рубля и говорила, что отдавать не надо — это за праздник, а праздником был сам мэтр. Но у Жоры были свои праздники. Это когда ему удавалось подхалтурить на новогодних елках или в другом месте, где жена не могла получить за него гонорар, и тогда Жора обязательно разыскивал меня и приглашал в ресторан, говоря: «Ты меня так всегда выручаешь, я не могу не отблагодарить тебя». Сейчас я думаю, что эти застолья с дядей Жорой были самыми замечательными застольями в моей жизни. Никто не умел так превратить, казалось бы, пустяк в праздник.
У нас как-то не принято было обращаться к своим на «Вы», поэтому его все звали просто Жорой, а я звала его дядей Жорой. Он жил на Русановке, и когда его кто-то встречал на Крещатике, и спрашивал: «Как дела?» — он всегда отвечал: «Держу на балконе лодку». На вопрос «Чем занимаешься?» — отвечал: «Пишу книгу „С палкой по жизни“». «Палками» у нас считали норму концертов каждого артиста. Чем выше была ставка у артиста, тем меньше палок ему нужно было заработать на его зарплату. У эстрадников ставки были меньше и у них норма была — 19 палок в месяц, у филармонических — 17 и меньше: одна палка — одно выступление в сборном концерте, полторы — отделение, три — сольный концерт. Вечно кто-то заскакивал в филармонию и с порога кричал: «Мне не хватает одной палки — сделайте что-нибудь!» И в концертном отделе начинали лихорадочно искать — в какой концерт его вписать. Это было поводом для бесконечных шуток. Я даже по началу думала, что он действительно пишет книгу, а потом даже уговаривала написать. А сейчас очень жалею, что сама не записывала всего, что он рассказывал. Это была бы книга похлеще книги Юрия Никулина. Какое счастье, что Никулин ее успел написать.
Я была тогда юной и восторженной девушкой, и дядя Жора оказал на меня большое влияние: он научил меня жизни. Когда в страшный для меня 83 год вымерла один за другим вся семья моего отца и я, вернувшись с похорон отца, в ужасном состоянии, встретила на Крещатике дядю Жору, первое, что мне захотелось, это выплакаться ему в плечо, но он завел меня в «Струмок». Мы выпили по чашке кофе, и он мне сказал: «Никогда и никто не должен видеть твоих слез. Ты слышишь? Никто и никогда! Дома, в подушку — сколько угодно, но чтобы никто этого не видел. Не смей!» Я тогда спросила: «Как можно, пережив в жизни то, что он пережил, оставаться таким жизнерадостным?» На что получила ответ: «У меня профессия такая — дарить людям радость. Сделай так, чтобы это стало и твоей профессией». С тех пор никто и никогда не видел моих слез. И никто мою жизнь так не смог изменить, как этот потрясающий человек.
Я вот думаю, а не написать ли мне книгу об этом замечательном человеке? В память о нем, пока еще живы некоторые люди, которые его помнят. Жаль, что такие люди уходят, и их перестают помнить, о них забывают. Хочется что-то для него сделать хорошее.
1 До появления очерка про Дядю Жору данная сноска являла собой попытку разобраться, по какой причине Ю.В. Никулин не раскрыл настоящую фамилию своего знакомого факира, как тогда предполагалось, Я.М. Шехтмана. Вот как выглядели эти рассуждения:
По-видимому, под Кузьминым подразумевается Шехтман. Сегодня, когда уже нет ни Никулина ни Шехтмана, можно лишь догадываться, почему Юрий Владимирович не назвал настоящую фамилию артиста. Книга «Почти серьезно...» написана еще при жизни Якова Моисеевича, а значит, он сам мог попросить автора не раскрывать его имя. Причиной такой «скромности» могли стать негативные оценки балаганного глотателя лягушек и сомнительный с точки зрения морали «фокус» с керосином. По тем же соображениям псевдоним мог ввести и сам Юрий Владимирович, в высшей степени порядочный и тактичный человек. Обратите внимание, что несмотря на серьезные разногласия с О.К. Поповым, Ю.В. Никулин ограничился намеком на вынужденную пенсию Кузьмина-Шехтмана, умолчав о ее истинных причинах (см. об этом в воспоминаниях А.П. Алешичева). На мой взгляд, появление псевдонима Кузьмин вызвано желанием Юрия Владимировича как можно надежнее скрыть факт, что факир-фонтанщик Али-Арган — это все тот же Шехтман в период работы в балагане Зыкова.
2 Различные вариации «развода» торговцев керосином встречается также в материалах про Я.М. Шехтмана (см. здесь).
3 Вероятно, имеется в виду талантливый балалаечник Алексей Данилович Калинкин (7.11.1915, Луганск – 1997, Киев).