Головокружение Дэвида Блейна
столпа, на котором стоял. Последний его столп
был высотой в 40 локтей.
Симеона. Это очень волевая и отрешенная
личность, но ее сила пропадает втуне, потому
что она поставлена на службу фальшивому делу.
Материал о шоу Дэвида Блейна «Вертиго» (головокружение) изначально задумывался как «фокусный довесок» к нефокусной статье «Поднебесному пьянству бой!» про загадочное исчезновение скульптуры монтажника-высотника. Однако объемное дополнение грозило затмить основной сюжет и не вошло в конечный вариант публикации. Вместе с блейновским «головокружением» статья лишилась связи с иллюзионной тематикой. Сегодня я намерен восстановить статус-кво и предлагаю вашему вниманию материал про «фокусника-высотника».
Собственно говоря, материал не мой, в том смысле, что я не автор, а выступаю лишь в качестве переводчика заключительной главы из книги «Таинственный незнакомец» (Mysterious Stranger), повествующей о пребывании Блейна в течение 34 часов 23 минут на макушке 27–метровой колонны и финальном прыжке с нее. Рассказ ведет сам шоумен или какой-то безымянный литературный негр от его лица. При всей своей харизматичности Блейн не производит впечатления интеллектуала, способного в одиночку написать книгу. Впрочем, не исключено, что я недооцениваю его — внешность бывает обманчива...
 |
| Обложка книги Дэвида Блейна «Таинственный незнакомец», 2006 |
Представление «Вертиго» нельзя назвать иллюзионным. Это своеобразный вызов духу и возможностям человека, более свойственный факирским и каскадерским номерам. Как известно, исполняемые факирами трюки (эксперименты) с собственным телом можно условно разделить на две основные категории:
- «честные», выполняются за счет силы воли, тренировки, терпения, знания физики, физиологии и анатомии;
- «фокусные», в ходе демонстрации тайно применяются иллюзионные приемы, техники и приспособления (гиммики).
Не стану распространяться на тему, использовал ли Дэвид Блейн в ходе представления иллюзионные технологии. Артист по этому поводу ничего не сказал, а значит обсуждать на публике подноготную его шоу неэтично. Так что, как поется в песне Александра Аронова, думайте сами, решайте сами... Моя задача — лишь предоставить вам информацию к размышлениям. Что я и делаю.
Из книги Дэвида Блейна «Таинственный незнакомец»
Глава XII
ВертигоКогда мужчина сидит с хорошенькой
девушкой целый час, этот час кажется
ему минутой. А посадите его на
горячую плиту хотя бы на минуту —
и она покажется ему вечностью.
Это и есть относительность.Альберт Эйнштейн
Словарь дает следующие определения термину «вертиго»: головокружение, укачивание, морская болезнь, неспособность сохранять вертикальное положение или чувство, что вот-вот упадешь. К счастью, я не страдал ни одним из этих проявлений, когда в течение почти 35 часов возвышался над Манхэттеном, стоя на столбе 90 футов высотой и 22 дюйма1 в поперечнике. Наоборот, впервые в жизни у меня появилось ясное понимание мира. Я осознал, что мир — это всего лишь череда рассветов и закатов. Вот и всё.
Святой Симеон — монах-отшельник, живший в V веке, тоже провел много времени над землей и имел альтернативную концепцию мироздания. По его убеждению, зло так глубоко укоренилось в окружающей действительности, что пережить греховные времена можно только на вершине столба. Святой Симеон и вдохновленные его примером последователи по столпничеству, именуемые стилитами, были уверены, что наверху легче перебороть низменные стороны человеческой натуры. Они полагали, что жизнь на возвышении делает их ближе к Богу. Они также верили, что чем больше страдает тело, тем чище становится душа.
Святой Симеон — самый почитаемый из преподобных столпников. Он родился около 389 года в семье сирийского пастуха. Его тоже ждала участь пастуха, но в 13-летнем возрасте им овладело желание познать учение Христа. Для него это означало гонения, смирение, умеренность, унижения и страдания.
Св. Симеон Столпник Будучи уверенным, что ему суждено стать монахом, он отправился в местный монастырь и принялся просить, чтобы его взяли в качестве слуги. Демонстрируя свою решимость, Симеон провел перед воротами пять дней без еды. Его допустили в монастырь, но два года спустя он отправился в другой монастырь в Антиохии, где царили более строгие нравы.
Втайне от других монахов он носил под одеждой веревку, сплетенную из пальмовых листьев и так туго ее затягивал, что она глубоко впивалась в его плоть. Он едва не умер от самоистязаний, а чтобы срезать с его кожи веревку, ее пришлось три дня отмачивать. Столкнувшись с таким фанатизмом, настоятель вышвырнул его из монастыря.
Тогда он спустился в глубокий колодец, расположенный неподалеку, и отказался от пищи и сна. Симеон уже умирал, когда монахи из последнего монастыря спасли его. Под впечатлением от самоотверженности отшельника они стали почитать его как святого. Такое положение не устраивало самого Св. Симеона, и он переселился в земляную пещеру у подножья горы Таланисса2 близ Антиохии. Там он стал практиковать то, чем занимался до конца жизни — голодал в течение всего сорокадневного периода Великого поста. После трех лет пребывания в пещере он перебрался на вершину горы и поселился в небольшой лачуге без крыши. Опасаясь, что возможность передвигаться с места на место будет препятствовать его религиозному рвению и отвлекать от обрядов, он приковал себя к скале. Епископ, который боялся, что Св. Симеон создаст опасный прецедент, посетил его и велел освободиться от цепей. Он мотивировал это тем, что с божьей помощью Симеон и сам сумеет сдержать свои порывы. С тех пор Симеона стали осаждать паломники, жаждущие получить его благословение и оторвать клочок его туники, чтобы потом беречь ее как святую реликвию. Сановные церковники, встревоженные огромной самоотдачей и популярностью Симеона, грозили отлучить его от церкви.
В 423 году, когда ему исполнилось 33 года, он начал жить на шестифутовой квадратной платформе которую в течение двух лет строили его приверженцы на вершине девятифутового столба. Четыре года он провел там, а затем перебрался на 18-футовый столб, где оставался три года. Следующие десять лет он провел на столбе высотой 33 фута. Наконец почитатели Симеона возвели для него внушительный 60-футовый столб с перилами вокруг площадки. Он жил там 20 лет.
Ученые считают, что Св. Симеон стремился избежать мирской суеты, возвысившись над ней. Лично я с этим не согласен. В действительности образ стоящего на столбе Святого Симеона оказался столь необыкновенным и величественным, что попытка отдалиться от человечества возымела обратное действие — люди сами проложили путь к его столбу. Нищие приходили за его благословением, калеки — за исцелением, участники судебных тяжб — за советом по разрешению споров. Приходили даже правители, чтобы проконсультироваться по государственным делам. Его просили примирить врагов, требовали пророчеств и изгнания бесов. Однако чаще всего он просто стоял и молился. На рассвете прорисовывался его силуэт с распростертыми к небу руками. В другое время он самозабвенно склонялся в молитве, да так низко, что лбом едва не касался ног.
Симеон провел тридцать семь лет на разных столбах. 2 сентября 459 года его нашли мертвым, вцепившимся в ограждение площадки. Пример столпника вдохновил сотни желающих повторить его подвиг. На протяжении пяти столетий другие монахи взбирались на вершины столбов, чтобы провести там свою жизнь. Один из них, св. Алифиус, непрерывно оставался на столбе 67 лет. Некоторые последователи сооружали столбы и жили внутри них. Другие монахи-отшельники взбирались на вершины гор и годами сидели на одном месте, всегда глядя в одном направлении. Каждый жертвовал собой по-своему, демонстрируя то, что словами столпников первого тысячелетия, называется «вечным даром любви — самоотречением, которое приближает отшельников к Богу».
Ирония заключается в том, что столпники избегали общества, но стали примечательной его частью. Они действовали точно так же, как и я в своих опасных номерах. Вертиго (головокружение) — не исключение. Я должен был простоять на верхушке столба шириной 22 дюйма. Все происходило в прекрасном нью-йоркском Брайант-парке, который граничит с 42-й стрит — одной из самых известных в мире улиц. Столб возвышался над землей на 83 фута, следовательно я смотрел вниз с высоты около 90 футов. Я должен был простоять на столбе 35 часов без пищи и практически без воды. В течение тридцати трех часов внизу не было ничего, кроме стали и бетона. Я бы неминуемо погиб, если бы упал тогда. Два поручня с гидравлическим приводом выдвигались, когда мне нужно было размяться. Так происходило каждые четыре-шесть часов. В течение последних двух часов моего испытания команда поддержки складывала внизу большую кипу из обычных картонных коробок. Когда все было готово, я должен был вернуться на землю, прыгнув на коробки.
Подобно другим моим испытаниям, идея Вертиго продолжала развиваться вплоть до последней секунды нахождения на столбе. Концепция зародилась, когда я решил, что хочу исполнить трюк в воздухе. Когда я был ребенком, я видел огромную птицу, севшую на флагшток. Когда она находилась на вершине, зрелище было впечатляющим. Оно навсегда засело у меня в памяти. Но когда я начал обдумывать номер, моей первой мыслью было выдвинуть с крыши здания доску, а потом, чтобы полицейские обмотали меня цепями, надели наручники и столкнули с доски. В Лос-Анджелесе за завтраком я рассказал об этой задумке своему другу Гаю Осири. «Дэвид, это перебор. Так не пойдет», — ответил он.
Гай был прав. Самые эффектные фокусы можно описать одной короткой фразой: «он летал» или «он взял что-то, просунув руку сквозь стекло». Мой вариант явно был не таким. Глядя из окна ресторана, Гай указал на большой телеграфный столб. «Что если будет нечто наподобие этого?» В тот самый момент меня осенило. Я понял, что должен оказаться на вершине одного из тех гигантских устрашающих телеграфных столбов.
Изучая вариант со столбом, я наткнулся на информацию о монахах-столпниках и по-настоящему загорелся идеей трюка со столь богатым историческим прошлым. Если бы все зависело только от меня, я мог бы продержаться на столбе не меньше, чем некоторые стилиты, но мое ближайшее окружение воспротивилось. Моя команда заявила, что откажется от проекта, если он будет слишком опасным. Мы сошлись на том, что мне придется простоять на столбе около полутора дней, а затем спрыгнуть вниз с 80-футовой высоты.
Мой младший брат Я стал серьезно готовиться за год до шоу. Начинал с того, что становился на крышу здания, так чтобы носки обуви выступали за край и стоял до тех пор, пока высота не начинала меня тревожить. Собственно говоря, меня беспокоила не сама высота, а уставшие ноги. Но вот порыв ветра испугал меня по-настоящему. Впрочем, поручни решили эту проблему. Если было слишком ветрено, я мог пригнуться и держаться за них.
Я развивал выносливость, наращивал мускулатуру ног, бедер и всего тела. Для этого я гулял по улицам Нью-Йорка в стальной кольчуге весом 65 фунтов (около 30 кг; 1 фунт = 453,6 г. Прим. переводчика). Я знал, что смогу простоять на одном месте 35 часов, но беспокоился о прыжке с высоты более 80 футов. Чтобы пережить такой прыжок, мне следовало освоить свободное падение, поэтому я нанял в качестве консультанта Боба Брауна, четырехкратного чемпиона мира по прыжкам в воду. Последние двадцать лет Боб работал каскадером. Среди его достижений — знаменитый прыжок на мотоцикле сквозь стекло в вертолет в фильме «Терминатор 2».
11 сентября 2001 года Тренировки с Бобом должны были начаться 11 сентября 2001 года. Я планировал вылететь в полдень из аэропорта им. Кеннеди рейсом Американских Авиалиний, но тем утром зазвонил телефон и мой друг произнес: «Выгляни в окно». Я посмотрел и увидел клубы дыма над одной из башен-близнецов в нижнем Манхэттене. Я подумал об ужасном происшествии, но на моих глазах второй самолет врезался в другую башню. Тогда я понял, что нас атаковали. Я взбежал на крышу, забрался на парапет и посмотрел вниз на улицы. Это была сюрреалистическая картина. Повсюду стояли группы неподвижных людей, неотрывно смотревших на огромные горящие здания. Когда первая башня рухнула, я упал на колени и зарыдал.
Конечно, аэропорты в тот день были закрыты, на многих улицах было перекрыто движение. Два дня спустя вместе с другом, владельцем частного самолета, у которого есть бизнес на западном побережье, мы отправились в Вашингтон, но и там аэропорты были все еще закрыты. Служба безопасности направила нас в Балтимор, где мы получили разрешение на вылет.
Учебная база Боба Брауна находится в Сими-Вэлли, в сорока пяти минутах езды от Лос-Анджелеса. Я провел следующие четыре месяца, занимаясь с Бобом и его командой не менее пяти раз в неделю. Тренировки включали батут, горный велосипед, байдарку и поднятие тяжестей. Но самое главное, я стал учиться правильно падать. Мы начали с прыжков с десяти футов. Потом перешли на двадцать. На тридцати футах было уже страшновато. Так я довел высоту прыжков на надувную подушку до 65 футов.
Наконец настало время для тренировочных прыжков на картонные коробки. Пионеры этого экстремального занятия обычно ограничивались уровнем в 20–30 футов, но с появлением надувных подушек прыжки достигли небывалых высот. Подушки гораздо безопаснее и мягче, но коробки казались мне привлекательнее, даже вопреки предостережениям Боба, что каждый раз они пружинят по-разному. Если я не упаду на коробки плашмя, последствия могут быть катастрофическими. Приземлившись на ноги или косо, я пройду сквозь коробки и, скорее всего, сломаю спину. Если слишком рано начну запрокидываться назад, то продолжу вращение и, вероятно, сломаю шею. Я действительно боялся остаться парализованным в результате неудачного падения. Был и другой нежелательный сценарий. Боб сказал, что у него было пятеро друзей, которых не стало в результате прыжка с 80 футов. А ведь им ни минуты не пришлось выстаивать на одном месте.
Я пытался не думать об этом, когда взбирался на небольшую платформу размером 1х1 фут, возвышавшуюся на сорок футов над коробками. В Сими-Вэлли было ветрено. Я осмотрелся и увидел племенных быков, которые паслись поодаль. После отсчета я прыгнул и через несколько мгновений вошел в груду коробок. Остановился в шести дюймах (15 см) от земли. Если бы я прыгал с 80 футов, то, наверняка, сломал бы спину, а пока ограничился сломанным ребром и серьезной травмой шеи. В течение следующих четырех месяцев я не прыгал.
Несколько недель я провел в Лос-Анджелесе с фиксатором на шее под наблюдением врача-хиропрактика. Поправившись, полетел обратно в Нью-Йорк, где приступил к съемкам иллюзионных эпизодов для телепроекта «Вертиго». Однако было не до съемок, поскольку из головы у меня не выходила подготовка номера, который обещал быть смертельным. За месяц до старта проекта я снова отправился в Калифорнию для возобновления тренировок. Вследствие предыдущей травмы, шея болела после каждого прыжка. Наконец Боб отвел меня в сторону и объяснил, что в полете трудно удерживать равновесие, поскольку не на что опереться. Он знал, что я вожу мотоцикл, и рекомендовал мне, будучи в воздухе, запрокидываться назад, как если бы я пытался сделать «свечку» на мотоцикле. Я легко усвоил этот совет и впоследствии прыжки проходили успешно.
Спустя две недели я был готов и вернулся в Нью-Йорк примерно за неделю до испытания. Заранее начав очистку организма, я ограничил свое меню огурцами, красным перцем и водой. Планировалось, что я взойду на столб в полдень во вторник 21 мая и вплоть до субботы буду оставаться без еды, употребляя только воду. В воскресенье вечером я принял слабительное, чтобы окончательно очистить организм, поэтому выспаться вдоволь не удалось. В ночь перед испытанием с понедельника на вторник я также долго не мог уснуть.
Утро вторника я провел с самыми близкими друзьями. Перед испытанием, если я думаю, будто что-то пойдет не так, или другие нехорошие мысли лезут в голову, меня переполняет беспокойство. Когда такое случается, или даже если я слышу какую-то тревожную фразу, например, «опухоль мозга», я должен найти что-то деревянное и постучать об него на удачу. В то утро я сделался настолько суеверным, что попросил Тома Брамлетта найти кусочек древа, который я мог бы взять с собой наверх. Забавно, что Билл Калуш уговаривал меня взять воды, но все что мне было нужно — это маленький кусочек дерева.
И вот час пробил. Я пересек лужайку, на которой был установлен столб. Больше всего я хотел попрощаться с друзьями, которые были там, но собралась огромная толпа репортеров, и мне нужно было ответить на несколько вопросов. Пресса всегда спрашивает, зачем я все это делаю. Я знаю, что над этим вопросом задумываются многие, но когда приходится на него отвечать, невозможно дать исчерпывающее объяснение. Лучшее, до чего я додумался, это что сам ставлю перед собой цели, а затем иду и достигаю их. Но пресса желает большего.
«Зачем он это делает?» —
удивляются нью-йоркцы при виде «Вертиго»
— Что случится, если вы неправильно приземлитесь на шею? — спросил один репортер.
— Мне не поздоровится, — ответил я.
— Как вы умудряетесь не спать? — поинтересовался другой.
— Если на кону ваша жизнь, вы тоже не заснете, — сказал я, — Ведь, если вы не будете бодрствовать, вы умрете.
— Скажите нам что-нибудь напоследок, — попросил кто-то.
Я немного подумал: «Всегда всему удивляйтесь. Цените окружающее. Цените свою маму. Поговорите с ней3. Это то, что я хотел бы вернуть и сделать снова. Цените, что имеете, потому что вы не знаете, когда это потеряете».
Пора было подниматься. На мне были те же ботинки, что и при нахождении в ледяной глыбе, компрессионные чулки, которые снижали угрозу застоя крови, удобные брюки, рубашка с длинными рукавами и скроенная моим другом льняная рубаха с капюшоном. Подъем был несложным. Вместо того чтобы взбираться на столб, предполагалось, что я взмою вверх на крюке подъемного крана. Однако администрация запретила такой вариант. Пришлось импровизировать. Я вскочил на громадное красное ядро для разрушения зданий. На руках у меня были перчатки мотоциклиста, чтобы держаться за трос, идущий к крану. Начался подъем. Я был настолько отстранен от происходящего, что не проявил беспокойства, даже когда ядро задело столб. Наконец я сровнялся с платформой и беспечно шагнул с ядра на то, что в течение следующих полутора суток должно было стать моим домом.
Все меня спрашивают, о чем я думал в первые секунды на столбе. Помимо осознания, что возвышаюсь над окружающими деревьями, у меня не возникло глубоких чувств и переживаний. Ты просто знаешь, что находишься наверху и должен выжить. Если я скажу вам, что вы должны простоять на стуле 24 часа, вы не будете слишком волноваться, когда встанете на него. Возможно, после четырех или пяти часов вы начнете понимать, через что вам предстоит пройти. То же самое было и со мной на столбе. Забавно, что моя команда посмеивалась над тем, что большинство фокусников исполняют трюки, которые выглядят опасными, но на самом деле таковыми не являются, а я, наоборот, склонен к испытаниям, которые выглядят вполне безобидно, хотя в действительности опасны. Это не относится к «Вертиго», который и выглядит опасно и на самом деле является наиболее опасным вызовом, с которым мне приходилось сталкиваться. Я должен был заставлять себя сохранять спокойствие и стоять на одном месте без сна, еды и почти без питья в течение всего шоу «Вертиго». Ну, и конечно, чтобы оказаться внизу мне предстояло прыгнуть, а прыжок с высоты почти 90 футов на картонные коробки — это серьезное испытание. Насколько серьезное, мне было неведомо, поскольку прежде мне не доводилось прыгать ни с какой высоты после столь долгого стояния на одном месте.
Несмотря на психологическую готовность, уже через три часа нахождения на столбе появилась боль. Колющие ощущения возникали в разных частях позвоночника, словно мне вонзали нож в спину. Ноги сначала затекли, а потом и вовсе онемели. Ступни ног ныли. Мы предвидели, что, если стоять неподвижно, ноги начнут отказывать, поэтому чтобы заставить кровь циркулировать и уменьшить отечность, я поднимал поручни и разминался, поднимая ноги как можно выше для оттока крови. После разминки поручни снова опускались в столб.
Я намеревался пройти через испытание вовсе без питья, однако моя команда восприняла эту идею с недовольством. Перед самым восхождением на столб Билл Калуш впихнул мне в карман маленькую емкость с водой. Спустя три часа после начала шоу случилось то, что ужесточило условия его проведения. Бутылка выпала из кармана и шлепнулась оземь. Я наблюдал, как она ударилась о прожектор с такой силой, что лампа взорвалась. Мое сердце сразу же забилось быстрее, я испугался и занервничал.
До того момента все происходившее казалось некой фантазией. Я убедил себя, что при худшем раскладе, если упаду со столба, то расслаблю тело, чтобы выжить. Есть несколько документально зафиксированных случаев, когда пьяницы падали с высоты более 80 футов и не погибали, потому что их тела были словно резиновые. Однако я никогда не задумывался о возможных последствиях такого падения. Для меня решающим было, что они оставались живы, я не думал, что они, хотя и живы, но, возможно, больше никогда не смогут ходить. Но когда я увидел, что произошло с маленькой полулитровой пластиковой бутылкой при ударе о фонарь, истина о моем положении оглушила меня, словно обухом по голове. Я пригнулся и сконцентрировался на удержании равновесия. Я решил, что не должен переступать, наклоняться или производить какие-либо иные действия, которые могут привести к падению. Тогда я взял кусочек дерева и постучал по нему.
Было занятно смотреть вниз на пеструю толпу народа, собравшегося подо мной. Люди разных рас, народностей и религий сидели на траве или стояли с фотокамерами, разговаривая друг с другом, издавали приветственные возгласы, делали зарисовки, завтракали, флиртовали. Одни смотрели на меня, другие не обращали внимания. Несомненно, сцена снизу помогла мне выстоять первый день. Что действительно помогало, так это тот простой факт, что у меня не было выбора — если бы я упал, я бы погиб. Поэтому, чтобы занять свои мысли, я расфокусировал взгляд и попытался оценить, сколько народа в парке. Затем я перевел взгляд на небоскребы и путем умножения стал считать окна. Когда село солнце, поднялся ветер и температура резко упала до рекордно низкого значения для этого дня за всю историю наблюдений в Нью-Йорке. Начиналась самая долгая ночь в моей жизни.
Я никак не ожидал, что в конце мая температура опустится до 41 градуса (по шкале Фаренгейта; соответствует 5 градусам Цельсия; прим. переводчика), но я осознал, что погода будет еще одним испытанием для меня. У меня на рубашке был капюшон, а на руках были кожаные перчатки и все же я дрожал большую часть ночи. У меня горела спина, а ноги окоченели. Но все это были мелочи по сравнению с первой по-настоящему критической ситуацией, произошедшей около двух часов ночи. Я стал клевать носом.
Я хлопал себя по лицу в отчаянных попытках отогнать сон. Когда я поделился с командой опасениями, что могу уснуть, они принялись переговариваться, чтобы я бодрствовал. Также помогало, что оставшаяся на всю ночь толпа, стала скандировать в мою поддержку. Это действительно помогало мне не расслабляться.
Вообще, лучше всего я помню, как наблюдал за солнцем и луной, совершавшими свои небесные циклы — циклы жизни. Это был самый впечатляющий опыт — заняться было нечем, не приходилось беспокоиться о счетах, уборке квартиры и прочей мирской суете. Я должен был выжить, а еще я мог беспрепятственно наблюдать за солнечным восходом и закатом. Хорошо бы у каждого человека хотя бы раз в жизни была такая возможность. Я любовался живописным закатом, видел, как свет затухает на окружающих небоскребах. В первый день около четырех часов дня взошла луна. Я видел, как она оторвалась от горизонта, а небо постепенно темнело. Наконец солнце село, а луна достигла кульминации. Затем около четырех часов утра на горизонте забрезжил голубоватый свет. В пять он стал немного ярче. А время все тянулось и тянулось...
Наконец ночь миновала. Я знал, что день придаст мне новых сил. Выглянуло солнце и загомонили птицы. Казалось, все вокруг стало ярче и радостнее. Но хотя светило взошло, я оставался в тени и все еще мерз. Я считал минуты, пока солнце проникнет в железобетонный каньон окружавших меня небоскребов. Наконец пробившийся луч коснулся моего лица. Никогда прежде я не дорожил солнцем, как тогда. Его тепло окутало меня, словно божье благословение.
Теперь я наблюдал за дневным светилом. Я знал, что когда оно вновь пройдет весь путь и снова стемнеет, мое испытание закончится. Я просто ждал и ждал, а так хотелось прыгнуть. Мои ноги практически прекратили функционировать, я чувствовал, будто стою на двух палках, однако я знал, что у меня хватил сил для единственного прыжка. Я был абсолютно уверен, но примерно за четыре часа до прыжка моя команда на земле сильно забеспокоилась. В тот момент я не знал об этом, но они думали даже прекратить испытание. Дело в том, что у меня начались галлюцинации. Из-за недостатка сна, нехватки воды и общей усталости вследствие нахождения на одном месте в течение более 30 часов, мое сознание стало меня подводить. В кронах окружающих деревьев мне стали чудиться люди. Оглянувшись, я увидел в очертаниях сзади стоявших строений львиную голову. Когда я поделился своими наблюдениями с командой и думал, что они не отреагировали, они на самом деле начали приготовления без каких-либо распоряжений с моей стороны. Они выложили новый слой коробок и вопреки моему желанию подняли поручни на полную высоту — 36 дюймов (чуть более 90 см. Прим. переводчика). Тогда это меня огорчило, однако впоследствии я понял, что они всего лишь пытались обеспечить мою безопасность. В действительности, как позже мне сказал доктор, обезвоживание было настолько серьезным, что мой мозг стал выходить из-под контроля.
Последние часы так растянулись, что показались мне вечностью. Но вот наконец-то десять часов — время полета. К тому моменту свыше пятидесяти тысяч человек заполонили парк и соседние улицы. Испытание должно было пройти по плану, и я намеревался выполнить задуманное.
Час пробил. Трудно пересказать чувства, возникающие на высоте 90 футов при взгляде вниз на картонные коробки, в которые обычно укладывают сезонную одежду. Ведь только они отделяют тебя от смерти. Я должен был обмануть сам себя, убедив, что прыгаю на воздушную подушку, иначе я не мог заставить себя совершить прыжок. Меня беспокоило не то, как уложены коробки, а имеющийся в каждом человеке механизм самосохранения, который способен удержать от подобного прыжка. Но я его обманул, я должен был его обмануть. У меня не было выбора. Я прослушал обратный отсчет и затем прыгнул.
Я так долго тренировался и мой психологический настрой был настолько силен, что, несмотря на галлюцинации в конце испытания, я мог воспринимать команды, обратный отсчет и совершил прыжок. Я не запомнил падение, но позже, наблюдая его по телевизору, я понял, что сделал все как надо. Первым, что мне запомнилось внизу, было то, как я лежал в куче коробок. Я хотел подняться и выбраться, но мои ноги совершенно одеревенели. Я обессилел. Поэтому я просто лежал и ждал, пока моя команда проберется сквозь коробки и вызволит меня.
Боб Браун и Билл Калуш вытащили меня и подвели к краю площадки, где я поблагодарил зрителей за поддержку. Затем они сопроводили меня в поджидавшую машину скорой помощи. Там доктора сразу ввели мне соляной раствор, как средство против обезвоживания. В больнице у меня взяли анализ мочи. Она оказалась ярко-оранжевого цвета, что является признаком кетоза, то есть в целях самосохранения мой организм активно расщеплял жировые запасы. Затем провели рентгенографию и компьютерную аксиальную томографию, чтобы убедиться в нормальном состоянии легких. За исключением сильного обезвоживания и слабости, я был в порядке, поэтому меня отпустили. Ходить было больно (мне потребовалось два дня на восстановление), однако сотрудники скорой помощи оказались столь добры, что проводили меня домой.
Снова я вернулся после испытания настолько разбитым, что не смог даже самостоятельно войти. Но все же было здорово осознавать, что мои безумные мечты и фантазии успешно реализованы. Я почувствовал, что где-то там мой ангел-хранитель наблюдает за мной и заботится о моей безопасности. Надеюсь, он не отлучится по своим делам, поскольку в глубине души я знаю, что это только начало...
Для тех, кто предпочитает читать в подлиннике или не доверяет моему переводу, весьма вольному и поспешному, предлагаю оригинальный текст главы.
Открывается и закрывается по щелчку левой кнопкой мыши
Chapter XII
VertigoWhen a man sits with a pretty girl for an hour, it seems like a minute. But let him sit on a hot stove for a minute – and it’s longer than an hour. That’s relativity.– Albert Einstein
The dictionary defines vertigo as "the sensation of dizziness or swimming of the head," "a difficulty in maintaining an erect posture," and "a reeling sensation; feeling about to fall." Lucky for me, I didn't suffer from any of those afflictions when I was standing nearly ninety feet above Manhattan on a twenty-two-inch pillar for almost thirty-five hours. In fact, for the first time in my life, I had a clear understanding of the world. I realized that this world is just a series of sunrises and sunsets. And that's it.
San Simeon, a fifth-century ascetic monk who also spent a lot of time in the air, had a different conception of the world. He was convinced that the world was so corrupted by evil that he could only escape his decadent times by living on top of a pillar. San Simeon, and the later pillar saints whom he inspired, were called the Stylites, and they were sure that they could overpower the downward tendencies of man's nature by going up. Living high on their platforms, they thought they were closer to God. They also believed that the more the body suffers, the more the spirit flowers.
San Simeon was by far the most renowned pillar saint. He was born around 389 a.d., the son of a Syrian shepherd. He, too, was destined to be a shepherd when, at age thirteen, he became obsessed with interpreting Christ's message. For him it meant suffering persecution, mortification, fasting, humiliation, and tears.
Convinced he should become a monk, he went to a local monastery and begged to be admitted as a servant. To show his dedication, he lay at the gate for five days without food. He was welcomed into the monastery, but he left after two years and moved to a stricter monastery near Antioch. Without the other monks' knowledge, he wore a rope made of twisted palm leaves under his garments that was tied so tight it ate into his flesh. He nearly died of his self-inflicted punishment, and it took three days of soaking before the rope could be cut out of his skin. Convinced he was a zealot, the authorities threw San Simeon out of the monastery.
He then descended into a deep well nearby and refused to eat or sleep. He was close to death when the monks from his last monastery rescued him. Impressed by his dedication, they began revering him as a saint. This made San Simeon uncomfortable, so he left them and moved to a cell made of dry stones and earth at the foot of Mt. Teleanissae near Antioch. Here he began what would be a lifelong practice — he fasted for the entire forty days of Lent. After three years in his cell, he moved to the top of the mountain and lived in a small structure that had no roof. Concerned that mobility would detract from his practices of devotion, he chained himself to a rock. A bishop who feared San Simeon would set a precedent visited him and told him to relinquish his chains, reasoning with him that San Simeon's will alone, with the help of Divine Grace, could serve as restraint enough. By then, San Simeon was besieged by pilgrims seeking his blessings and vying to tear pieces of his tunic to keep as holy relics. His extreme dedication and popularity alarmed the established church authorities, and he was threatened with excommunication.
In 423 a.d., when he was thirty-three, he began to live on a six-foot-square platform on top of a nine-foot pillar that his disciples had labored to build for two years. He stayed there for four years, then moved to an eighteen-foot pillar, where he resided for three years. He spent the next ten years on a thirty-three-foot pillar. Finally, his followers built him a magnificent sixty-foot pillar complete with a railing around the platform. He lived there for twenty years.
Scholars maintain that San Simeon's intent was to escape the world by going up. I myself don't believe that. In reality, rather than distancing him from humanity, the image of San Simeon standing on his pillar was so strong and so unique that the world beat a path to his pole. Beggars came for his blessings, the lame came to be healed, litigants came to get advice on resolving their disputes, even princes came for his counsel on matters of state. He was said to have reconciled enemies, manifested gifts of prophecy, and cast out devils. But more often than not, he stood and prayed. He cut a solitary figure before dawn, his arms and his eyes raised to heaven in prayer. At other times, to display his devotion, he prostrated himself while he prayed, bowing so low that his forehead nearly touched his feet.
He spent thirty-seven years on his various pillars. On September 2, 459, San Simeon was found dead, clinging to the railing of his platform. But his example inspired hundreds of others to replicate his feats, and for five centuries, other monks climbed on top of pillars to live out their lives. One, St. Alypius, remained on his pillar for sixty-seven years without a break. Some of San Simeon's followers built pillars and lived inside them. Other hermit monks moved to mountaintops and sat in one spot for years, never deviating in the direction they faced. Each made their own unique sacrifice, demonstrating, in the words of one tenth-century Stylite: "the hermit's eternal gift of love: denial brings us God."
It's ironic that the Stylites became a significant part of humanity by trying to escape it. In a way, that had also been the case with every stunt I had ever done. This one — "Vertigo" — would be no exception. I was going to stand on a twenty-two-inch-wide pillar in Bryant Park, a beautiful New York City park that borders Forty-second Street, one of the most famous streets in the world. The pillar was about eighty-three feet off the ground, so I was looking down from a height of close to ninety feet. I would stand on this pillar for thirty-five hours with no food and virtually no liquid. For thirty-three of those hours, there would be nothing beneath me except steel and concrete. If at any point during that time I fell, I would die. There would be two handles coming out of the pillar that were on a hydraulic lift, so that they could be raised when I needed to do stretches, which would be about once every four to six hours. During the last two hours of this challenge, my support team would build a big catcher out of ordinary cardboard boxes. When they were in place, I was going to return to Earth by jumping into the boxes.
Like any of my challenges, the idea for Vertigo continued to evolve right up to my last second on the pillar. The concept began forming when I decided that I wanted to do a stunt up in the air. When I was a young child, I saw an enormous bird fly up to the top of a flagpole and just stand there. That image was spectacular, and it has always stuck in my mind. But when I started conceptualizing this stunt, my first idea was to erect a plank extending off the top of a building and have police officials put chains around my body and handcuffs on my wrists and then push me off the plank. I was out in L.A. having lunch with my friend Guy Oseary when I told him my plans. "David, it's too much. I don't get it," Guy said.
He was right. The most effective magic is magic that can be described in one short sentence. "He floated," or, "He put his hand through a window and took something out." This certainly wasn't that. Looking out the window of the restaurant, Guy pointed to a huge telephone pole. "What about something like that?" he asked. Right at that moment, it came to me. It made sense that I should stand on top of one of those huge scary-looking telephone poles.
When I started doing research on the idea of standing on a pole, I came upon the pillar monks and really liked the idea of connecting this challenge to that rich historical tradition. If it had been up to me, I might have stood on that pillar for as long as some of the Stylites, but I encountered resistance from the people closest to me. My entire team told me they would refuse to work on this challenge if the plan proved to be too dangerous. So we eventually settled on my staying up there for about a day and a half and then jumping off from eighty feet.
I started serious training a year before the stunt and began by standing on the ledges of various roofs. I'd let my feet extend over the edge and then see how long I could stand there before the height affected me. The height never did spook me, but my legs would get tired. The only time I would react adversely was when there was a gust of wind. Eventually, the handles solved that problem. If it got too windy, I could crouch down and hold on to them.
I worked on my endurance and built up my leg and thigh muscles and conditioned my entire body by walking around the streets of New York wearing a sixty-five-pound chain-mail suit made of stainless-steel links. I knew I could stand in one spot for thirty-five hours, but I was worried about how to combine that with a jump from eighty-some feet in the air. To survive a jump of that magnitude, I had to learn how to free-fall, so I enlisted the help of Bob Brown, the four-time World Cup-champion professional high diver. Bob had spent the last twenty years doing movie stunts, including his famous motorcycle ride through a window onto a helicopter in Terminator 2.
I was supposed to begin training with Bob on September 11, 2001. I was scheduled to fly from Kennedy Airport on American Airlines at noon, but that morning my phone rang and a friend said, "Look out your window." I looked and saw smoke pouring out of one of the Twin Towers downtown. I thought that there had been a horrible accident, but as I was watching the disaster, I saw a second plane crash into the other tower. Immediately, I realized that we were being attacked and I ran up to my roof, climbed up on the ledge, and looked down on the streets. It was a surreal scene. People were standing around in clusters, immobile, staring up at the huge burning buildings. Then the first building collapsed, and I fell to my knees, crying.
Of course, the airports were shut down that day, and many of the streets were closed to traffic. Two days later, I hooked up with a friend of mine who owned a private jet and who had business to do on the West Coast. We drove down to Washington, D.C., but all the airports there were still closed, so we were sent by the Secret Service to Baltimore, where we got clearance to depart.
Bob Brown's training facility was in Simi Valley, about a forty-five-minute drive from L.A. I spent the next four months working out at least five times a week with Bob and his team. We did trampoline work, mountain biking, kayaking, and weightlifting. But most important, I began to learn how to free-fall. We started the high jumps at ten feet. Then we did twenty. When we go to thirty feet, it began to get scary. I worked my way up to jumping sixty-five feet into an airbag.
Finally it was time to practice a jump into cardboard boxes. The pioneer stuntmen used to go from twenty or thirty feet into cardboard boxes, but once airbags came along, the level of high-jumping increased dramatically. Airbags were a lot safer and a lot softer, but there was something about the boxes that attracted me, even though it worried Bob that boxes don't react the same way every time. If I didn't land perfectly flat on the boxes, it would be a catastrophe. If I landed feet first or balled up, I'd knife right through the boxes and most likely break my back. If I pulled back too early and continued going backward, there was a good chance I would break my neck. I was really worried that I was going to hit wrong and end up paralyzed. Then there was the unthinkable scenario. Bob told me that he had five friends who weren't around anymore because they had messed up at eighty feet (and they hadn't even had to stand in one spot for more than a minute).
I tried not to think about all this when I climbed up onto the small one-foot-square platform forty feet above the boxes that had been assembled on the ground. The wind was whipping through Simi Valley, and I looked out and saw the prize bulls that were grazing nearby. I listened for the count, and I jumped. Seconds later, I was ripping through the stack of boxes. When I stopped, I was within six inches from the ground. If I had been eighty feet high, I would have broken my back, no question. As it was, I fractured a rib and suffered severe whiplash. That was my last jump for over four months.
I stayed in L.A. for a few weeks, wearing a neck brace and consulting with Bob's chiropractors. After I healed, I flew back to New York and started filming the prerecorded magic segments for the Vertigo TV show, but because I was concerned about my need to continue training for the stunt, which I felt would be life-threatening, we didn't have much time to film. I went back to California about a month before the airdate to resume training, but every time I jumped, I hurt my neck, which was still weak from the previous injury. Finally, Bob took me aside and explained to me that when you're in the air, it's hard to get your balance because there's nothing grounding you. He knew that I ride a motorcycle, so he suggested that while in the air, I lean back as if I were doing a wheelie on my bike. That made immediate sense to me, and after that I nailed every practice jump.
After two more weeks I was ready. I flew back to New York about a week before the challenge. I had already begun cleansing my system in anticipation of my ordeal, so I had restricted my diet to organic cucumbers, red peppers, and water. I was scheduled to go up on the pillar at around noon on Tuesday, May 21, so by Saturday I had started a total fast, surviving only on water. Sunday night I took a laxative to clean out my system, so I didn't get much sleep. Then on Monday night, the night before the challenge, I couldn't really sleep much, either.
The morning of Vertigo, I spent some time with my closest friends. Before doing a stunt, I usually become paranoid if I'm thinking something might go wrong or if I have negative thoughts. When that happens, or even when I hear someone say a disquieting phrase, for instance, "brain tumor," I have to find a piece of wood and knock on it for good luck. That morning I was so superstitious that I told Tom Bramlett to find me a small piece of wood that I could bring up with me onto the pillar. It's funny — Bill Kalush was urging me to bring up water, but all I wanted to carry up there was that small piece of wood.
Finally, it was time. I walked across the lawn to where the pillar was set up. My main concern was saying good-bye to my friends who had shown up, but there was a huge throng of press people there, so I answered a few questions. The media kept asking me why I would do something like this, and I knew that it was the question a lot of people were pondering. But when you feel compelled to do this sort of thing, you can't really explain it. The best response I can come up with is that I set up goals for myself and then I go out and achieve them. But the press wanted more.
"What happens if your neck hits at the wrong angle?" one reporter asked.
"Then I'm in trouble," I said.
"How will you manage to stay awake?" another asked.
"If your life was on the line, you'd stay awake, too," I said. "If you don't stay awake, you die."
"Any last thing you want to leave us with?" someone asked.
I thought for a second. "Always be amazed by everything. Appreciate everything. Appreciate your mother. Talk to her. That's the one thing I wish I could go back and do again. Appreciate the things that are in front of you, because you never know when they'll be gone."
It was time to ascend. I was wearing the same boots I had worn for the ice stunt, medical stockings that were meant to reduce the threat of blood clots, a pair of comfortable pants, a long-sleeved shirt, and a hooded linen shirt that my friend had designed for me. Going up was the easy part. Rather than just climb up the pole, I had, envisioned holding on to the hook of a crane and riding it straight up. The authorities nixed that, so I improvised and jumped onto a huge red wrecking ball. I was wearing my motorcycle gloves so I could hold the cables that connected to the crane. We started lifting up into the air, but the reality of what I was doing still hadn't sunk in, so I wasn't even concerned when the ball tapped the pillar on the way up. Finally we were parallel to the platform, and I casually stepped off the ball onto what was to be my home for the next day and a half.
Everyone asks me what I was thinking those first few seconds I was up on the pillar. But, other than to notice that I was much higher than the surrounding trees, I didn't have any profound insights or emotions up on that pole. You just know you're up there and you have to survive. If I told you you had to stand on a chair for twenty-four hours, you wouldn't get some big rush when you climbed up on top of it. Maybe after hour four or five you'd start to realize what you were going through. It was the same thing for me on the pillar. It's funny: my team always laughs at the fact that most magicians do illusions that look dangerous but are in reality safe and that I tend to do stunts that look fairly safe but are in actuality dangerous — except for this one. This one looked dangerous and it was the most dangerous challenge I'd ever undertaken. I had to will myself to remain calm and stand in one spot — without food, without sleep, and without much water — all the while warding off vertigo. Of course, to come down I'd have to jump, and jumping from almost ninety feet in the air into cardboard boxes is definitely a physical challenge. How much of a challenge I didn't really know, because I had never before attempted a jump after standing in one spot that long — from any height.
Despite all my mental preparation, I had only been up on the pillar for three hours when the pain began to set in. There were sharp pains shooting up and down my spine, as if someone had plunged a knife into the middle of my back. My legs felt like they were asleep, then they just went numb. The soles of my feet started aching. We had anticipated that my legs weren't going to work if I just stood still, so to gain some blood flow and reduce the swelling in them I had the handles lifted and I did some stretches, lifting my legs as high as I could, to keep the blood flowing. When I was done stretching, the handles were lowered back into the pole.
I was determined to get through this challenge without drinking any water. My team was pretty unhappy with that idea, and right before I went up on the pillar, Bill Kalush forced a small bottle of water into my pocket. Three hours into the stunt, something happened that suddenly put the reality of what I was doing into stark relief. The water bottle fell out of my pocket and hurtled toward the ground. I watched as it hit a stage light with so much force that the light exploded. My heart immediately started to race, and I got dizzy and nervous.
Until then, this whole experience had been something of a fantasy. I had convinced myself that in the worst-case scenario, I could fall off the pillar and let my body go limp in order to survive the fall. There are a few documented cases of drunks who have fallen from heights of over eighty feet and lived because they fell like a rubber band, but I had never thought through what the consequences of a fall like that would be. To me, the crucial thing was that they had lived — I didn't allow myself to realize that, though they might be alive, they would never walk again. But when I saw the impact that small half-liter plastic bottle had on that light, the reality of my situation hit me like a ton of bricks. I buckled down and concentrated on my balance. I decided that I wasn't going to move my feet or lean forward or do anything that would put me at risk of falling. Then I took out my piece of wood and knocked on it.
It was amazing to look down and see the incredible mixture of people gathered below me. People of every race, religion, and ethnicity were sitting on the grass, standing around with cameras, debating one another, cheering, sewing, sketching, eating lunch, flirting. Some of them were staring at me; some were oblivious. Watching the scene below helped me get through the first day, for sure. What really helped was the simple fact that there was no choice — if I fell, I would die. So, to occupy my mind, I would blur my vision and estimate how many people were in the park. Then I'd blur my vision and look up at the skyscrapers and, using multiplication, count windows. Then the sun went down, and the wind picked up, and the temperature plummeted to within a degree of the all-time record low for that day in New York history. The longest night of my life was just beginning.
I never expected the temperature to go down to forty-one degrees near the end of May, but I resolved that the weather was just one more thing that I'd have to endure. I had a hood on my shirt and I was wearing my leather gloves, but I still shivered most of the night. My back was on fire and my feet were numb. But these were minor annoyances compared to the first real crisis we experienced: around two a.m. I started to nod off.
I slapped my own face in a desperate attempt to stay awake. When I told my crew that I was in danger of falling asleep, they carried on a constant barrage of conversation aimed at keeping me awake. It also helped that the crowd who had stayed through the night started doing some supportive chants. That really helped keep me focused.
Ultimately, what I'll remember most about the whole experience was just observing the sun and the moon going through their cycles — the cycles of life. It was the most amazing experience — to have nothing to do, no worries about bills or cleaning the apartment, or any of the mundane, trivial details of life. I had to worry about survival, but other than that I was free to watch the sun go up and go down. I really hope that everyone gets the chance, at least one time in their lives, to witness the same thing. It was absolutely spectacular to watch the sunset and see the way the light glimmered off the surrounding skyscrapers. Around four P.m. that first day I saw the moon come up. I tracked it as it went across the horizon and the sky began to blacken. The sun finally receded, and the moon climbed to its apex. Then at about four a.m., I saw a little glint of light blue barely there on the horizon. At five a.m. it was a tiny bit brighter, and time seemed to expand.
The night was finally ending. I knew the day would give me a renewed feeling of energy. Finally the sun itself peeked out, and I saw the birds react, and everything seemed to get lighter and happier. Even though the sun was out, I was still in the shadows, so I was freezing. I counted the minutes until the sun would make its way across the concrete-and-steel canyon formed by the buildings that surrounded me. At last, the sun burst through a slit and hit me right in the face. I had never appreciated the sun like that before. Its warmth washed over me, and I felt like I had been blessed by God.
Now I started tracking the sun. I knew that the next time it went all the way around and turned black again, I would be done. I just waited and waited, but I wanted so badly to jump. My legs had pretty much stopped working and it felt like I was standing on two sticks, but I knew I had enough energy left in me to do this one jump. I was pretty confident, but about four hours before we were to go live on the air, my team on the ground started having a major concern. I didn't know this at the time, but they began to consider closing the whole stunt down because I had started hallucinating. From the sleep deprivation, the dehydration, and the general fatigue of standing in one place for over thirty hours, my mind had begun to play tricks on me. I started seeing people in the trees surrounding me. Then I turned around for the first time, and I thought I saw a lion's head in the contours of the building behind me. I recounted these observations to my crew and, even though they didn't react, they began to make preparations that I had never authorized. A new layer of boxes was added. The handles on the pillar were raised to their maximum height — thirty-six inches — against my wishes. It upset me at the time, but in retrospect I can see that they were only trying to take measures that would help ensure my safety. The reality was, the doctors later told me, that I was so severely dehydrated I didn't really have total control over my mind.
The last few hours stretched out to what seemed like an eternity. Finally it was ten o'clock, and we went on the air live. By now the entire area was jam-packed with over fifty thousand people, filling the park and overflowing in all directions into the surrounding streets. This stunt was everything that I had dreamed it would be, and I was going to live up to the challenge.
It was time. It's hard to explain what it feels like to be ninety feet in the air, staring down at cardboard boxes like the ones you might store your off-season clothing in, knowing they're all that stands between you and certain death. I had to trick my mind into believing I was going to jump onto an airbag, or else I never would have been able to make that jump. I don't care how organized the boxes looked, anyone's innate survival mechanism would stop them from taking that leap. So I fooled myself — I had to. I had no choice. I just listened to the countdown, and then I jumped.
I had trained for so long, and my mental focus was so strong, that even though I was hallucinating at the end of the challenge, I was able to pick up on the numerical cues, the countdown, and execute the leap. I don't recollect jumping, but watching it later I could see that I had done everything I was supposed to do. The first thing I remember after being up on the pillar is lying inside that mound of boxes. I wanted to get up and walk out, but my legs were totally gone. I was exhausted. So I just lay there until my team dug through those boxes and reached me.
Bob Brown and Bill Kalush propped me up and assisted me to the front of the stage, where I thanked the crowd for all their support. Then they helped me into a waiting ambulance. In the ambulance, the doctors immediately ordered a saline IV, since I was so dehydrated. At the hospital, they asked me for a urine sample. My urine was a bright orange color, a sign that I was in ketosis and my body was breaking down whatever fat it could find to survive. Then they took some X rays and CAT scans and made sure my lungs were okay. Other than being severely dehydrated and weak, I was fine, so they discharged me. Walking was too painful (it took me two days to be ambulatory again), so the ambulance attendants were nice enough to support me and help me up to my apartment.
Once again, I returned to my home from a challenge so banged up that I couldn't even walk through the front door on my own. But it was nice to realize just how fortunate I am to be in the business of taking my wildest dreams and fantasies and turning them into realities. And I felt that somewhere there had to be an angel looking over me and ensuring my safety. I just hoped that angel wasn't going anywhere any time soon because, deep down inside, I knew this was only the beginning.
Вот, собственно, и все, что рассказал Блейн о «Вертиго». Наш сайт в большей мере ориентирован на отечественную иллюзию, нежели на зарубежную, поэтому было бы неправильно умолчать о русских столпниках. Таковые у нас изредка встречаются. Причем не среди суровых монахов-анахоретов, а среди самой что ни на есть творческой интеллигенции. Увы, не иллюзионной…
Живет в Москве эпатажная художница Ольга Кройтор. В июне текущего года на IV международной биеннале молодого искусства она устроила так называемый перформанс «Точка опоры». Внешне он здорово смахивает на блейновское «Вертиго» в миниатюре. Привожу репортаж о событии, опубликованный в газете «Metro».
 |
| Газета «Metro», № 78 (108/3026), 25.06.2014, стр. 4 |
В статье мельком упомянута предыдущая «творческая находка» Ольги Кройтор, которая тоже словно срисована с шоу Блейна «Погребенный заживо» (Buried Alive). В прошлом году «Метро» писало и об этом высокохудожественном зрелище.
 |
| Газета «Metro», № 43 (133/2811), 30.07.2013, стр. 13 |
Такой вот эротический этюд в кладбищенских тонах... Кстати говоря, наконец-то я прочувствовал необходимость внедрения заимствованных слов при наличии русскоязычных аналогов. Перформанс (performance) в переводе с английского есть не что иное, как исполнение, представление или выступление. Но как узки лингвистические границы дозволенности у этих изъезженных слов! В них теснее, чем в могиле Ольги Кройтор! Далеко не каждый осмелится что-то представлять, исполнять или выступать нагишом. Другое дело, если это не пуританское «выступление», а продвинутый «перформанс». Тут запросто можно обойтись без трусов и много всякого себе позволить. Особенно, в тандеме с креативным дизайнером... ;)
 |
 |
| «Живые мертвецы» с элементами ню в стеклянных гробах: Ольга Кройтор (2013, Россия) и Дэвид Блейн (1999, США) | |
 |
|
|
Кадры из мультипликационных фильмов «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях» (1951, СССР) и «Белоснежка и семь гномов» (1937, США) |
|
Обратите внимание на даты вышеприведенных изображений. По странному совпадению, в обоих случаях Россия «сыграла в ящик» через 14 лет после США. Любопытная закономерность, не правда ли? Показательно также, что Блейн в стеклянном гробу выглядит гораздо целомудреннее, чем московская художница. Ну, а как иначе? В отличие от искусительной кройторовской мертвой царевны4, Блейн явно не дотягивает до образа Белоснежки (Snow White). Не спасает даже то, что он ее однофамилец. Дэвид ведь тоже урожденный Уайт (David White), то есть Белый...
Однако я слишком увлекся, и с небесных высот публикация скатилась в могильную яму. О некросказках и заживо погребенных поговорим как-нибудь в другой раз...
Литература:
- Николаев И. Девушка два дня лежала в яме под стеклом // М.: Metro, № 43 (133/2811), 30.07.2013, стр. 13;
- Буянова Д. Художница час простояла на столбе // М.: Metro, № 78 (108/3026), 25.06.2014, стр. 1, 4;
- Назиров Р. Г. Хрустальный гроб: Фольклорно-этнографические истоки одного пушкинского мотива // Фольклор народов России. Фольклорные традиции и фольклорно-литературные связи. Межвузовский научный сборник. — Уфа: Башкирский университет, 1992, стр. 83–89;
- Blaine, David. Mysterious Stranger: A Book of Magic. New York, NY: Villard Books, 2nd edition, 2006, p. 192–207.
1 Здесь Блейн приплюсовал к высоте столба свой рост. Далее в тексте он говорит, что столб был высотой 83 фута. В метрическом исчислении это составляет 27,4 м. Диаметр верхней площадки — 56 см (1 фут = 12 дюймов = 30,48 см; 1 дюйм = 1/12 фута = 2,54 см).
2 В православной литературе Таланиссы — это селение близ горы Калат-Симан, на которой расположен монастырь и храм Св. Симеона Столпника.
3 Мама Дэвида Блейна достойна отдельного упоминания. Патриция Уайт (Patrice Maureen White), 1946 г.р., еврейка по национальности, возможно, с примесью цыганской крови, некогда была нашей соотечественницей. После эмиграции поселилась в самом сердце русской Америки — воспетом в последней комедии Гайдая бруклинском районе Брайтон-Бич. Там же 4 апреля 1973 года родился Дэвид. Его папаша Вильям Перес (William Perez), полупуэрториканец-полуитальянец, ветеран вьетнамской войны, бросил семью, когда Дэвиду едва исполнилось четыре года. Судя по экстремальным шоу Блейна, мать-одиночка, работавшая учительницей в русско-еврейской школе, воспитала сына в лучших традициях Сары Коннор. Недаром книгу «Таинственный незнакомец» Дэвид посвятил ей. В смысле своей маме, а не убийце Терминатора-1. В 1983 году Патриция вышла замуж за Джона Букало (John Bukalo) и переехала с семьей в городок Литл-Фолз (шт. Нью-Джерси). В 1995 году ее не стало.
К слову, о связи нацвопроса и профориентации. Происхождение Блейна в совокупности с теми фактами, что дедушка Копперфильда (Дэвида Коткина) родом из Одессы, а Гудини (Эрих Вейс) — выходец из Венгрии, наталкивает на любопытную генетическую теорию сионистского толка. Чтобы преуспеть в иллюзионном жанре, желательно родиться в семье еврейских эмигрантов с российскими или восточноевропейскими корнями… :)
4 Ольге Кройтор не впервой заниматься могильным эксгибиционизмом. Прежде она уже полеживала в благоустроенном склепе Московского музея современного искусства (подробнее см. здесь). Похоже, девушка всерьез озабочена поиском сказочного принца, который смелой рукою сорвет хрустальную крышку с гроба и прямо на смертном одре сольется с мнимой покойницей в живительном поцелуе. Вообще, досадно, что ее регулярные перформансы не заканчиваются такими хэппи-эндами (тут снова лучше уйти от русскоязычного эквивалента). Посещаемость выставки могла бы зашкаливать. Явная недоработка организаторов!
Шучу... Конечно, я понимаю, что светлое искусство Ольги Кройтор выше пошлых половых инстинктов. Вот любуюсь картинками с выставки и не перестаю удивляться, как все-таки далеко шагнули современные художники по сравнению с примитивными живописцами эпохи Ренессанса. Помимо неимоверно возросшего мастерства и натурализма, налицо экономическая выгода — ни тебе кисточек с красками, ни холстов с рамами... А еще завидую современным школьникам. Ведь Ольга не только художница, она еще и учительница. Могу поспорить, прогульщиков на ее уроках не бывает.
Да уж, на какие только ухищрения не пойдет "художник", чтобы привлечь внимание к своей персоне и доказать свою незаурядность! Их воображение поистине не знает границ!
Перевод настолько хороший, что кажется уже понятно, кто писал книгу Дэвиду Блейну : )
Нет, Денис, в такую работу я бы не впрягся. Во-первых, мой английский не настолько совершенен. Во-вторых, я не из числа «высокоморальных янки», для которых литературное рабство — нормальная практика. Взгляни, например, на биографию Уолтера Гибсона (Walter B. Gibson), который в качестве литературного негра побывал в услужении у Гарри Гудини, Говарда Терстона, Джозефа Данингера и Гарри Блэкстоуна старшего. Такая неразборчивость в партнерах больше смахивает на литературную проституцию, чем на литрабство.
Так что прошу не приписывать меня ни к неграм, ни к эксплуататорам. ;)