В город въехала жидовская2 балагула3. Это было вечером, в осеннюю ненастную погоду. Лошади из сил выбились. Еврей громко кричал, и грязь, освещаемая редкими керосиновыми фонарями, уныло чмокала под копытами. Полотно балагулы намокло, из глубины ее, занятой пассажирами, слышался плач ребенка, сопровождаемый болезненным кашлем.
Пассажиров было много. По пути, они по одному выскакивали из неуклюжего экипажа, о чем-то оживленно говорили и исчезали в темноте, с узлами и узелками в руке, или без узелков. У них были свои дома в городе или квартиры; и балагула мало по малу опустела. Когда она остановилась, наконец, возле «Номеров для приезжающих», в ней сидело только двое: женщина с ребенком и длинный худощавый мужчина.
Было около 10 часов. Из узенького входного коридора «Номеров» падал на улицу яркий луч света, отражаемого зеркальным рефлектором лампы. Этот свет обрадовал путешественников. Женщина, молчавшая до тех пор, стала говорить ребенку: «Сейчас, деточка, молочка! Oo! Молочка! Не плачь, не плачь!» — и легонько качала его на руках. Мужчина выскочил из балагулы и вошел в коридор, где был встречен хозяином «Номеров», смуглым, невзрачным человеком, в серой паре и при часах. По-видимому, он был русский, но, окинув черные до плеч кудри незнакомца я его огромный алый нос косым взглядом, прокричал что-то по-еврейски фурману4 балагулы. Из темноты послышался ответ фурмана. Ответ был продолжительный, тоже по-еврейски, и, не дослушав его, невзрачный человек обратился к приезжему:
— Надолго?
— Дня на три, на четыре.
— На четверо суток, значит. С женою и маленьким?
— Ну, да. Номер поскорее. Вещи прикажите снести.
По лицу невзрачного человека пробежала улыбка, Он опять прокричал что то по-еврейски фурману. Но ответь, должно быть, был неудовлетворительный, потому что невзрачный человек нахмурился, и лицо его вдруг сделалось холодным и злым.
— Вещи если есть, снести можно, только у нас положение — деньги за сутки вперед.
Он враждебно смотрел на приезжего.
Тот привык, очевидно, к таким встречам. Справившись о цене номера и осмотрев его — номер находился тут же в коридоре, окнами во двор — он отправил руку в карман своего летнего коротенького пальто.
— Денег мелких у меня нет, все бумажки, — говорил он, — и придется у вас взять, добрейший хозяин.
С этими словами он схватил хозяина за нос и вытащил по-видимому оттуда два двугривенных и гривенник.
— Получите, — сказал он и подал деньги с ловким жестом.
Хозяин потрогал нос и лениво улыбнулся. Посчитав деньги и посмотрев, не фальшивые ли они, он произнес:
— Был тут недавно такой же артист. Да у нас какие дела! Без хлеба сидел, задолжал, да с тем и уехал. Не советую я вам наш город.
— Э! Я не особенно нуждаюсь! Марилька! Вылезай! Прикажите, хозяин, наставить самовар!.. Кувшин молока! Чего-нибудь поесть! Ицко! Сноси вещи! Холодновато сегодня... Так вы говорите, был у вас? Кто же? А? Профессор Жан-Пьерро? Ну, это шарлатан. У него нет ловкости рук. Он все действует аппаратами. А я рекомендуюсь — доктор Тириони. Мои японские игры и антиспиритические упражнения доставили мне громкую известность и, в свое время, я получил от персидского шаха орден Льва и Солнца5, усыпанный простыми стеклышками. Ицко, живей!
Невзрачный человек посматривал на красноносого магика не то с любопытством, не то с презрением. Он встряхивал на ладони полученные от него деньги, и его сосредоточенное лицо с выпуклым упрямым лбом не внушало ни малейшего доверия. Магик прищурил на него один глаз, фамильярно хлопнул по плечу и сказал:
— Однако, поворачивайтесь и вы, хозяин. Мы хотим есть с женой, и мой мальчик озяб. Или за все вперед отдать? Этого нигде не водится. Но вот еще полтинник, черт вас побери!
Он вынул кошелек и стал доставать деньги. Хозяин бесцеремонно заглянул в кошелек. В самом деле, у доктора Тириони было много бумажек. Тогда хозяин переменил тон. Крикнув что-то фурману, он спрятал деньги и заговорил, со сладенькой улыбкой:
— Оно правда — город наш не особенный, а попробуйте. Случалось, что и у нас наживались. Жан-Перо на первых порах сотню сколотил. Вот другой приезжал — забыл его фамилию — так тот в клубной зале за три представления рублей четыреста свистнул.
Доктор Тириони торопливо выслушал хозяина и побежал к жене. Маленькая женщина, с красивым детским лицом, на котором тревожно блестели большие глаза, стояла возле балагулы, с ребенком на руках.
— Нанять номер. «Иди, Марилька! — сказал ей магик. — Я приказал молока и всего... Молодая женщина взошла по грязи на крыльцо. Хозяин проводил ее в номер, где уже горела сальная свечка в медном жидовском подсвечнике. Магик и фурман, мускулистый рыжий еврей, внесли вслед за тем две коробки, ковер и узел с пеленками. То были все вещи доктора Тириони.
Оставшись одни, супруги вопросительно взглянули друг на друга.
— Вывернемся, Марилька! — произнес магик, с одобрительной улыбкой.
Молодая женщина печально кивнула головой и наклонилась к ребенку. Мальчик был худенький, лет двух. Он кашлял, капризно протягивал руки, и на его горячие щечки упали слезы Марильки.
1 Мария Николаевна Астрономова-Дубровина (1859 – 1918) — переводчица с английского, гражданская жена писателя И.И. Ясинского (в 1873–1889 гг.), мать Софьи, Максима и Якова Ясинских.
2 Жид — традиционное славянское обозначение евреев, иудеев. В современном русском языке слово стало бранным.
3 Балагула (идиш) — повозка, управляемая еврейским извозчиком балагулой (балаголой).
4 Фурман (устар.) — владелец или извозчик фуры, фургона.
5 Орден Льва и Солнца — персидский орден, учрежденный в 1808 году. Название его указывает на государственный символ Персии (ныне Иран) — льва на фоне восходящего солнца. Орден Льва и Солнца имел пять классов, знаки которых различались по числу наиболее длинных лучей звезды. Орден был весьма доступен, русские чиновники, военные, купцы и фокусники получали его во время поездок в Персию. Патент на орден можно было купить и у персидского консула (см., например, рассказ А.П. Чехова «Лев и солнце», 1887).