III
Ребенок всю ночь стонал, по временам жалобно кричал: «Мама!» и магик сквозь сон слышал, как вставала Марилька, зажигала огонь и разогревала на спиртовой лампочке молоко. Но магику хотелось спать, в голове шумело, да и не его было дело помогать жене ходить за ребенком. Он завернулся в ковер, потому что в номере было холодно. И когда он проснулся, мутный день уже глядел в окно.
Прежде всего он выпил рюмку водки. Полезно согреть желудок, когда озябнешь. Потом растолкал Марильку, спавшую крепким утренним сном. Сенечка тоже проснулся. Личико у него было желтое, как воск, и он широко раскрытыми главами смотрел на отца. Отец съежил свои худые бритые щеки, чтоб занять ребенка, и как-то странно кивнул носом. Мальчик расплакался. Тогда Марилька напустилась на мужа.
— К чему пугать ребенка? Магик спросил с чувством:
— Что ж, разве я не отец, что мне нельзя подойти к нему?
— Сеня боится тебя, когда болен, — сказала Марилька.
— Пора его отучить от этого, — сурово сказал магик и хотел взять сына на руки.
Но Марилька не позволила. У нее еще сон не совсем прошел, и она сердилась. Она была в коротенькой красной юбке; белые, как лен, волосы распустились по голым узким плечам. Она «лезла в глаза», как выражался доктор Тириони. И так как он этого не любил, то, закусив губу, больно ударил ее. Она стала рыдать, он ударил ее в другой раз. Он добился своего и пронес сына по комнате. После чего отдал его рыдающей жене.
Так началось утро доктора Тириони.
Он сделал свой туалет. Он носил на теле фуфайку: белье заменяли ему рукавчики и воротничок, которые непосредственно пришивались к этой единственной нижней одежде. Когда он надел порыжелый бархатный пиджак, обшитый широкой тесьмой, узкие голубоватые брюки, ботфорты с раструбами и белый вязаный шарфик, представлявший счастливый контраст с черным цветом его кудрей и алым носом, то, действительно, имел внушительный вид магика, престидижитатора. доктора, профессора, антиспирита, демонолога, командора и кавалера — таковы были титулы, которые он давал себе на афише.
Марилька успокоилась; эта маленькая женщина не тратила много времени на слезы. Она умыла ребенка теплой водицей, накормила его и, целуя тонкие ручки своего Сени, находила в любви к нему утешение, которого не давала ей жизнь.
С удивительной быстротой, о которой магик говорил: «У Марильки — золотые руки», приготовила она чай, пришила пуговицу к пальто, почистила его, разобрала вещи, вынула из коробок и расставила в порядке на комоде и подоконнике немногие магические аппараты, к которым прибегал доктор Тириони — волшебное ведро, золотую звезду, станок для магнетизирования, канделябры — подмела пол, оделась. Затем она села возле ребенка и, не поднимая опухших глаз на мужа, принялась вязать носки.
Он долго смотрел на нее, перебирая пальцами. Ему было жаль ее. Но он ждал, что она первая заговорит в примирительном духе. Она виновата, потому что вывела его из себя; и было бы натурально, если бы она попросила прощения. Но так как она молчала, то доктор Тириони налил себе другую рюмку водки, выпил и, надев серый цилиндр, вышел из номера, скорбный и негодующий.
Накрапывал дождик. Справившись еще раз, где клуб, магик отправился туда. Клуб — это белый дом, довольно большой, с фонарем над входом. Сторож был уже пьян, но пока мог еще объясняться. Он рассказал магику длинную историю, из которой явствовало, что буфетчик в клубе первое лицо и что женат он на какой-то майорской дочери, которая содержит недалеко от клуба дом, «куда также хорошие господа ездятъ и бла-а-дарятъ»!!
Буфетчик, мужчина с пухлым лицом и скромной улыбочкой, пил кофе, когда вошел доктор Тириони. Кофе гостю он не предложил, а только взглянул на его красный нос. Он видимо был рад, что клубная зала будет занята, потому что это может хорошо отразиться на буфете. Показав ее доктору Тириони и взяв на себя похлопотать пред старшинами о том, чтоб плата за нее была «божеская» — рублей десять примерно, разумеется, без освещения — буфетчик поставил перед ним графинчик водки, и они выпили по одной и по другой. Он улыбался и производил приятное впечатление всей своей холеной фигурой, и был того мнения, что Тириони получит с вечера чистых семьдесят пять рублей, «на худой конец». Магик охотно верил, и они расстались приятелями.
Погода стала хуже и дул резкий ветер. Магик шел, нахлобучив цилиндр, и забыл о ссоре с женой. Он потирал от холода руки и думал о том, что еще недавно у него была недурная шубка со скунсовым воротником.
По пути в типографию, он зашел в полицейское управление. Было уже часов одиннадцать.
В коридоре толпились мужики. Цыган с просаленной головой и кровью, запекшейся в густых, как войлок, волосах, лежал плашмя на полу и стонал. Это был конокрад, пойманный с поличным. Евреи о чем-то оживленно шептались.
Доктор Тириони вошел в канцелярию. В большой комнате, с низким потолком, с загаженным полом, сидели за черными столами молодые люди, сгорбившись, и строчили. В одном из них магик узнал вчерашнего субъекта в нанковых1 брюках и со скучающим лицом.
— Вам что угодно? — сказал он, уставляясь на магика грустными глазами.
— Насчет афиши... О разрешении дать в городе магическое представление... — начал доктор Тириони.
Грустный человек молча указал пером на дверь с надписью: «Присутствие». И магик не без страха направился к ней.
1 Нанка (от названия китайского города Нанкин) — сорт грубой хлопчатобумажной ткани из толстой пряжи, обычно буровато-желтого цвета. Используется для изготовления наждачного полотна и при пошиве меховых изделий, головных уборов. Источники: Попов М. Полный словарь иностранных слов, вошедших в употребление в русском языке. 3-е издание, 1907; Павленков Ф. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. 2-е издание. СПб.: Типография Ю.Н. Эрлих, 1907.