ГОРЯЧЕНКОВ Алексей Михайлович (1932 – 2001)
Алексей Михайлович Горяченков (10.07.1932, Москва – 16.11.2001, Москва) — артист оригинального жанра из Москвы, член МКФ, брат фокусника Игоря Михайловича Горяченкова. Окончил ГИТИС (1978), факультет режиссеров эстрады. Дебютировал в номере «Шутка на танцплощадке» (1956) в качестве партнера артистки Раисы Михайловны Горемской (13.01.1898 – 14.08.1976). С 1951 начал работать как художник-моменталист, мгновенно набрасывал красками пейзажи. В 1963 выпустил номер «Живые шаржи на популярных артистов», в котором не только демонстрировал узнаваемые силуэты, но и озвучивал их. На маленький круглый экран артист проецировал тень своих по-разному складываемых кистей рук. Оживали знакомые всем силуэты Ф.И. Шаляпина в роли Мефистофеля. Поля Робсона, Вана Клиберна. Появление силуэтов на экране сопровождалось фонограммой. Создал программы: «С песней по планете», где звучали голоса популярных певцов, «Время. События. Люди» (1970), в котором на экране возникали то танцующая изящная балерина, то голубь мира. В «Портретах современников» (1980) зрители узнавали силуэты С. Маршака, К. Чуковского, других популярных писателей и поэтов, одновременно звучали голоса, которые имитировал партнер по номеру Юрий Сергеевич Филимонов (29.05.1934 – 6.09.2001).
Похоронен в Москве на Калитниковском кладбище рядом с братом (участок 27). В 2002 году близкие Алексея Михайловича подготовили замечательную брошюру с описанием жизни и творчества безвременно ушедшего артиста (скачать можно здесь).
Литература:
- Смирнова Н. В добрый час // Советская эстрада и цирк, 1967, № 6 (117), стр. 23, фото;
- Кривенко Н.В. Размышления о волшебниках [о концерте «Волшебников добрых семья] // Советская эстрада и цирк, 1976, № 7 (226), стр. 11;
- Кузнецова О.А., Макаров С.М. Русская советская эстрада, 1946–1977: Очерки истории / ВНИИ искусствознания. М.: Искусство, 1981, стр. 482;
- Макаров С.М. Эстрада в России. XX век. Лексикон. М.: Росспэн, 2000, стр. 140–141;
- Горяченков Ю.М., Горяченкова Л.И. Алексей Горяченков. М.: самиздат, 2002, 36 стр.;
- Макаров С.М. Эстрада в России. XX век: энциклопедия. М.: Олма-пресс, 2004, стр. 158.
Статья Нат. Смирновой «В добрый час»
Опубликовано в рубрике «Новые номера» журнала «Советская эстрада и цирк», 1967, № 6 (117), стр. 23
В добрый час
Алексея Горяченкова проводили овацией.
Благодарность за самобытность эстрадного жанра? Возможно.
...Между круглым экраном и «пистолетом», водруженным на треножник, стреляющим на этот экран необычайно ярким — желтым, синим, розовым либо зеленым — светом, встал человек и, сложив руки, изобразил легкую, живую трепетную фигурку голубя. «Летите, голуби, летите», — неистовствовал оркестр, а на экране, словно пронизанном чистым солнечным воздухом, парила маленькая фигурка, то удаляясь, то становясь огромной. Она словно бы набирала высоту и красиво взмывала вверх с распростертыми по-орлиному крыльями, величественно и величаво взмахивая ими. С детства знакомые каждому приемы пальцевого теневого театра, такие простые и наивные в своей доступности, обрели вдруг качество высокого артистизма! Не было рук. По мановению волшебства они превратились в изящную фигурку птицы и рассказывали о полете голубя вольно, широко, самобытно.
Или это была благодарность артисту за его юмор — мягкий, сердечный чуть застенчивый!
...Руки сжались в комок. На экране выросло изображение головы всем знакомого большого артиста. «Пусть всегда будет солнце», — пел красивый баритон, а потом, когда вступил голос ребенка, на экране возникло изображение маленького певца, проникновенно просящего, чтобы всегда была мама и был он сам, этот смешной старательный малыш. Мы легко узнали старшего и юного Отсов. Пел Монтан. На экране, сложенное из двух рук, родилось новое изображение. Это был не просто теневой портрет и не шарж, да и не карикатура вовсе. Портрет, написанный рукой друга доброжелательного, расположительного, умного. Монтана сменил портрет Робсона. И звучала в эти секунды песня Робсона. Потом пел теневой Утесов. А то еще возникла тень Шаляпина — огромная голова с напяленными рогами и ехидной сатанинской бородкой. Теневой Шаляпин пел арию Мефистофеля, и все улыбнулись, узнав не тень с мертвой репродукции, а живое лицо азартно смеющегося, размышляющего в пении гениального артиста!
Благодарность за доброе и талантливое озорство!
...На запястья рук артист прикрепил два воздушных кружевных манжета. Сноп света неизмеримо увеличил тонкие, артистичные пальцы, и они превратились на экране в стройные ноги балерины. Манжеты же преобразились в изящную балетную пачку, засверкав всем своим крахмально-тюлевым изыском. Ноги понесли невидимую балерину в стремительном и технически виртуозном танце. Потом балерина исчезла. На экране возникла нервная рука дирижера. Он энергично взмахнул палочкой. Оркестр исполнил начальные такты Первого фортепианного концерта Чайковского. Возникли другие руки (хотя это были те же руки Горяченкова). Над ними родилось изображение вихрастой головы любимца москвичей Вана Клиберна. Это подтвердило нашу догадку — ведь мы сразу узнали его огромные, красивые, добрые руки. Теневой Клиберн озорно, но и обаятельно изобразил всемирно известного пианиста.
В этой шутке, как и во всем, что показывает на своем круглом экране Алексей Горяченков, нет в буквальном смысле ни тени иронии, насмешки или — того хуже — имитационного подражания. Просто росчерком пера — не пера, простите, руки — Алексей Горяченков с мастерством графика и неподдельным темпераментом артиста рисует свои картинки и портреты, обращаясь к нашей памяти, нашим зрительским пристрастиям.
Каким будет завтра интересного актера?
Ограничится ли он только своей небольшой, но емкой программой «С песней по свету», расширит ее своими зарисовками «на скорую» или попробует о чем-либо рассказать подробнее? Будет это басня, маленький скетч или короткая эпиграмма — неизвестно. Хотелось бы только, чтобы последующее было не менее изящным, грациозным, остроумным, чем то, что делает артист сегодня.
В добрый час, Алексей Горяченков!
Из статьи Николая Васильевича Кривенко «Размышления о волшебниках»
Журнал «Советская эстрада и цирк», 1976, № 7 (226), стр. 11
До сих пор я говорил о мере и степени своеобразия отдельных номеров программы. На иные размышления наводит выступление А. Горяченкова.
В свое время, лет примерно десять назад, тогда еще совсем молодой и неизвестный Горяченков подготовил оригинальный номер — «Живые силуэты». Именно оригинальный — ничего похожего, насколько мне известно, не было и нет на эстрадном «конвейере». Проецируя на ярко освещенный экран тени рук, замысловатые переплетения пальцев, артист «рисует» силуэтные портреты популярных исполнителей эстрады. Подключенная к зрительному изображению фонограмма делает эти портреты «узнаваемыми», помогает нам сразу же угадать, чей профиль изображен на светлом диске экрана.
И вот прошло, повторяю, десять, а может быть, и больше лет. У исполнителя было достаточно времени, чтобы самокритично оценить сделанную работу, в чем-то, возможно, улучшить ее, привнести нечто новое. Ничего подобного, однако, не случилось. Номер как бы законсервировался, окостенел артист из года в год, из вечера в вечер показывает одно и то же.
И произошла любопытная и, думается, вполне закономерная вещь. Если раньше обрадованные оригинальностью номера мы как-то не замечали очевидной «непохожести» большинства силуэтов или, может быть, даже прощали ее, то теперь, когда номер в значительной мере потерял новизну, утратил способность удивлять, он уже не кажется таким интересным, каким казался прежде. На фонограмме, к примеру, звучит голос Леонида Утесова, легко узнаваемый среди тысячи других голосов, мило торопится и по-детски проглатывает слова Рина Зеленая, но ничего «утесовского», ничего «рино-зеленовского» в общем-то нет в силуэтных портретах, которые показывает Горяченков. Под эти безликие теневые очертания можно, вероятно, подложить другую фонограмму — результат будет тот же.
Годами не работать над номером, не подвергать его постоянному критическому анализу — значит заведомо снизить свой исполнительский успех. И лишний раз это подтверждает Горяченков. В свое время его выступление имело великолепную концовку: на экране появлялись вдруг лицо и руки пианиста, и зрительный зал встречал это взрывом аплодисментов. Но когда то же самое артист показывает теперь — в зале ни единого хлопка.
Казалось бы, непонятная метаморфоза. А ведь объяснение этому предельно простое! Десять лет назад в памяти людей, пришедших на концерт, были свежи зрительные впечатления, связанные с обликом известного американского пианиста Вана Клиберна. В профиле, который возникал на экране, угадывался Клиберн, и зал аплодировал. Сегодня об американском пианисте изрядно подзабыли, и выигрышная некогда концовка номера, что называется, не звучит — она полностью утратила свое «узнаваемое» очарование. Так само время вносит коррективы в выступление Горяченкова, и очень жаль, что артист, судя по всему, не прислушивается к этим коррективам, не делает для себя нужных выводов.
Значит ли это, что интересный в своей основе номер не имеет права на долгое существование? Нет, не значит. Речь о другом — о том, что даже оригинально задуманный и, как говорится, получившийся номер не избавляет артиста от насущной необходимости продолжать работу над ним. Интересный номер может и должен жить долго, но только при том условии, если исполнитель не прекращает творчески обогащать и совершенствовать свое произведение, если он не забывает, что хорошо сделанное вчера можно еще лучше сделать сегодня. В противном случае номер ветшает, заштамповывается, из него уходит живая душа.
Напрашивается в связи с этим и другое соображение. Служение эстрадному искусству, как, впрочем, и любому другому искусству, — это прежде всего творчество, непрекращающийся поиск, вечное стремление что-то создавать, пробовать, ставить перед собой все новые и новые задачи. О каком творчестве может идти речь, если исполнитель только тем и занят, что годами «прокатывает» готовое произведение! Мне могут возразить и сказать, что меняются зрители, и выступление, следовательно, не утрачивает интереса. Допустим, что в какой-то мере это так... Но сам-то исполнитель — неужели ему не надоедает на протяжении десяти лет, из концерта в концерт показывать одни и те же силуэты? Ведь так можно убить в себе артиста, низвести даже интересное выступление до уровня ремесленной поделки.
Я потому так подробно остановился на номере Горяченкова, что подобное пренебрежение творчеством, нежелание расти, совершенствоваться в избранном жанре все еще бытует, к сожалению, на нашей эстраде. И как бывает радостно, когда встречаешься с явлением прямо противоположным — с неуемной жаждой творчества, с неудовлетворенностью тем, что сделано вчера, с нежеланием превращать свое искусство в тарифицированную «единицу проката»...
Из очерка О.А. Кузнецовой и С.М. Макарова «Цирковые и оригинальные жанры»
Сборник «Русская советская эстрада, 1946–1977: Очерки истории», ВНИИ искусствознания, 1981, стр. 482
Оригинальный номер «Живые силуэты» показал в середине 60-х годов артист Алексей Михайлович Горяченков (род. 1932). Идею номера подал ему артист Театра сатиры В. Лепко. (С подобным номером еще в 20-е годы выступал артист Жерсей). На маленький круглый экран артист проецирует тень своих по-разному складываемых кистей рук. И на экране оживают знакомые всем силуэты Шаляпина в роли Мефистофеля, Поля Робсона, Вана Клиберна, а то и просто вспархивает на экран голубь мира или танцует изящная балерина. «Жизнь» силуэта на экране идет под фонограмму.
